Люк отшатнулся, словно от удара.

– Вечером я привезу ее домой, – сказала Нелл. – Пора тебе вспомнить о своих отцовских обязанностях. Дженни отказывается жить с нами, грозиться сбежать в город. Бедняжка решила, что ты ее не любишь. Она хочет вернуться к тебе, тоскует, всех возненавидела и постоянно корит себя за гибель матери и брата, мол, если бы ей хватило сил доплыть до них… В общем, выкарабкивайся из своего горя и помоги дочери! – Нелл прижала руку к губам, словно боясь вымолвить лишнего, и продолжила более спокойным тоном: – Послушай, я вам на плите еду оставила, вы с Дженни поужинаете, поговорите обо всем. Знаю, поначалу странно будет, но иначе ты ее потеряешь. Так что обними дочь и не отпускай: вы – самые родные друг другу люди, у вас больше никого не осталось. В том, что произошло, вашей вины нет. Дженни винит себя и считает, что ты винишь ее. Если ты ее оттолкнешь… Понимаешь, я люблю Дженни, как родную дочь. Не справишься, отберу ее у тебя…

– Нелл! – воскликнул Том с порога. – Подожди меня в машине.

– Попомни мои слова, Люк Рэйвенс, – прошептала Нелл и вышла, грохнув дверью.

Люк поднял голову и посмотрел на Тома. Приятель был рядом в трудную минуту, поддержал друга, взял на себя все заботы о похоронах, бок о бок трудился на лавандовых полях, оберегал Люка от опрометчивых поступков, но, похоже, его терпение лопнуло.

– Возьми себя в руки, дружище, – сказал Том, уперев веснушчатые кулаки в столешницу. – Понимаю, тебе нелегко, однако надо держаться. Погибших не вернуть, а жизнь продолжается. Подумай о дочери. Она у тебя большая умница, но ты ее потеряешь, если сам за ум не возьмешься. Вы с ней друг другу поможете. Ты уж постарайся, обещаешь?

Люк осмыслил дружеский совет Тома и неохотно кивнул. В ушах звучали укоризненные слова Нелл.

– Обещаю, – произнес он.

– Вот и славно, – ответил Том. – Слушай, я вам продуктов из магазина привез и почту. К ночи похолодает, заморозки обещали, я дров наколол. Разведи огонь в камине, посидите, поговорите с Дженни. Ты, главное, не молчи. Мы Дженни привезем, но заходить не станем. Я завтра к вам загляну.

– Спасибо вам, Том. За все спасибо.

Дверь захлопнулась, заурчал мотор «ДеСото», на подъездной дорожке захрустел гравий под колесами.

В наступившей тишине негромко гудел пустой холодильник. Люк рассеянно посмотрел на хлеб, молоко, яблоки и бутылку лимонада, со вздохом уложил продукты в холодильник и вернулся к столу. Поверх стопки писем лежал голубой конверт авиапочты, адресованный Люку. Странно, обычно дедушка Лизетты присылал телеграммы, но после смерти бабушки они были редкими. У Люка не осталось знакомых в Европе. Кто мог ему написать? Люк повертел в руках конверт, надписанный четким почерком. Письмо из Страсбурга от некого М. Фогеля. Незнакомое имя, незнакомый адрес… Люк присел за стол, ножом вскрыл конверт, вытащил тонкие листы бумаги. На столешницу выпала фотография: зернистый, нечеткий снимок, чье-то лицо в толпе. Мужчина стоял за стойкой – похоже, обслуживал покупателя – и глядел прямо в объектив, не догадываясь, что его снимают. Непримечательные черты лица; небольшие, близко посаженные темные глаза; узкие губы, мелкие зубы; растрепанные волосы… Когда-то этот человек носил аккуратную стрижку с четким пробором, вспомнил Люк. Невыразительное, незапоминающееся лицо… Однако Люк четко помнил каждую черточку дьявольской физиономии Хорста фон Шлейгеля, начальника криминальной полиции. Люк вскочил со стула, наполнил стакан водой из-под крана и медленно выпил, но это не помогло сдержать тошноту. Он метнулся в туалет.

Наконец, умывшись и почистив зубы, Люк вернулся к столу и взял мелко исписанные листы. Фотографию с улыбающейся физиономией фон Шлейгеля он перевернул лицом вниз, не желая осквернять дом видом чудовища. Задержав дыхание, Люк начал читать письмо, потом, вне себя от потрясения, откинулся на спинку стула и ошеломленно уставился на циферблат стенных часов.

Письмо пришло от сына Килиана.

Сын Килиана переписывался с Лизеттой.

Сын Килиана выяснил, что Боне, Равенсбург и Рэйвенс – один и тот же человек.

Этот незнакомец двадцать лет спустя раздобыл сведения о последних днях жизни семьи Боне, узнал о судьбе Сары и Ракель.

Письмо содержало сухие, четкие факты, заполняло пробелы, мучившие Люка с того самого дня в 1942 году, когда семью Боне арестовали и вывезли из Сеньона. Однако в своих изысканиях Фогель пошел дальше и умудрился напасть на след проклятого гестаповца: приложенная фотография служила доказательством. Люк перечел последние абзацы письма.

«Ваша жена просила меня не вступать в переписку с вами, но я нарушаю ее просьбу по весьма уважительной причине: мне слишком хорошо известно, как мучительно не иметь сведений о родных и близких. Вы должны знать о трагической судьбе вашей семьи, о том, что произошло в Аушвице. Более того, вам известно то, чего не знаю я, и мне хотелось бы обменяться с вами информацией. Я живу во Франции и в Швейцарии и с радостью встречусь с вами в Европе. С удовольствием приглашу вас к себе в Лозанну, но готов приехать в любой европейский город по вашему выбору. Надеюсь, что вы ответите на мое письмо. Прилагаю заверенную копию свидетельских показаний, полученную в государственном архиве Германии. Фотография сделана за две недели до даты, указанной в письме. Вам решать, захотите ли вы встретиться с фон Шлейгелем».

Люк положил письмо на стол и уронил голову на руки, сокрушенный известиями о смерти родных и близких. К скорби примешивался восторженный трепет тайного, постыдного наслаждения: наконец-то появилась возможность отомстить фон Шлейгелю за гибель Сары и Ракель.

Письмо от Максимилиана Фогеля содержало ужасающие известия, но пришло в самый подходящий момент. Именно эти сведения помогли сокрушить стену отчаяния, окружавшую Люка. Трагическая смерть жены и сына едва не сломила его, ведь почти двадцать лет он таил в себе бессильный гнев; теперь в жизни появилась цель. Наконец-то он сможет избавиться от призраков прошлого, выплеснуть ярость, накопленную за долгие годы, расплатиться по счетам.

Люк перевернул фотографию и уставился на знакомое, отвратительное лицо, напомнившее о жутких событиях двадцатилетней давности. Теперь, со смертью Лизетты, Люк наконец-то сможет сдержать данные некогда обещания.

* * *

В гостиной тихо потрескивали поленья в камине. Люк и Дженни сидели в жарко натопленной кухне. Люк осторожно накрыл ладонь дочери своей рукой. Дженни отбросила нож с вилкой и, зарыдав, прижалась к плечу отца. Он заплакал и обнял дочь. Она пыталась вести себя как взрослая, но по-прежнему оставалась его любимой дочуркой. Люк с огорчением понял, что слишком долго не признавался ей в этом.

– Папа, прости меня, прости, – безутешно всхлипывала Дженни, борясь с охватившими ее чувствами вины и отчаяния.

– И ты меня прости, – прошептал Люк, понимая, что дочь пытается увериться в отцовской любви. – Прости, что меня с вами не было.

– Мне так тебя не хватало, папочка! Нелл с Томом хорошие, добрые, но…