Однако я отбросила все неуместные сомнения, когда осталась наедине с Эдуардом и он заключил меня в свои объятия и поцеловал с жаром, который отличал всех Плантагенетов.

— Мы давно не были вместе, Алиса.

— Но теперь я вернулась к вам.

— И не покинешь меня больше.

— Не покину, если вы сами меня не прогоните.

— Я этого не сделаю. — Ловкие руки с тонкими пальцами расплели мои волосы, потом погладили мои щеки, а на губах короля расцвела улыбка. — Тебя не было слишком долго.

Слишком долго. Я тосковала по нему гораздо сильнее, чем могла предполагать. Когда Эдуард целовал, ласкал, любил меня на своем ложе — это было как бальзам на душу. Я вернулась на свое место.

А Изабелла? Она нас покинула. Взбалмошная Изабелла влюбилась; с де Куси она заигрывала, увивалась вокруг него, умасливала его, тогда как отцовских увещеваний и слышать не желала. Сам де Куси, в котором принцесса души не чаяла, похоже, отнюдь не был убежден, что ему повезло, и с радостью оказался бы сейчас где-нибудь подальше: одно дело — взять в жены английскую принцессу, совсем другое — иметь дело с Изабеллой и ее грозным родителем.

— Слишком он молод, слишком малозаметен, — сказал Эдуард, когда дочь в первый раз обратилась к нему с просьбой дать согласие на этот брак.

— Ну почему ты не сделаешь хоть что-то полезное! — не глядя на меня, пробормотала Изабелла, когда мы оказались наедине. — Ты пользуешься телом моего отца — так, наверное, он и ухо к твоим словам преклонит! Ну уговори же его, ради всего святого!

Мне доставило удовольствие отказать ей с безукоризненной учтивостью — просто чтобы взъерошить ее королевские перышки.

— Боюсь, это не в моей власти, миледи.

Вне зависимости от моего вмешательства, король принимал решения самостоятельно. Принял и на этот раз. Признав свое поражение, Эдуард обуздал чувства и пожаловал де Куси титул герцога Бедфорда[52], наградил его орденом Подвязки[53], чтобы сильнее привязать к интересам Англии, а про себя пожелал французу, чтобы жена его стала не такой строптивой. Обвенчали их в приносящем удачу месяце июле, в Виндзорском замке, со всей пышностью и блеском, на какие только смог раскошелиться король под уговорами дочери. А в начале ноября они уже оказались во Франции.

— Надеюсь, в следующий свой приезд я тебя здесь не застану. — Замужество нисколько не умерило язвительности Изабеллы.

— Я не стала бы ставить на этот шанс великолепный свадебный подарок Эдуарда! — Неуверенность в своем будущем я привыкла отменно маскировать, а если приходилось, то и просто держала пари.

— И я не стану, — выдавила Изабелла жалкое подобие усмешки. — Как бы ни был уверен, нельзя рисковать пожизненной рентой и поистине королевским приданым в самоцветах! А мне, наверное, даже будет не хватать твоего острого язычка, Алиса Перрерс!

Ну-ну. Она хотела сделать мне комплимент?

— Я стану молиться о том, чтобы ты не родила новых бастардов, — добавила принцесса.

Да, последняя шутка была далека от дружелюбия, однако и я, возможно, стану скучать по принцессе. К этому я пришла ближе к концу года. С ее отъездом двору стало недоставать живости, и ради Филиппы с Эдуардом я собрала все свои силы, чтобы раздуть этот тлеющий огонек.

Год 1366-й. Его события нельзя позабыть или пересказать в спешке. Суровая зима, на удивление суровая, принесла много страданий, тревог и горестей и королевскому двору, и простым людям, а для меня стала поворотным пунктом в отношениях с Эдуардом. Сильные морозы заставили нас дрожать от холода с сентября по апрель, почти не давая возможности Эдуарду устроить охоту и навевая на него необычно тоскливое настроение. У Филиппы суставы болели так, что терпеть не было никаких сил, а потому она не вставала с постели. Шли дни, и мысль о смерти занимала ее все сильнее и сильнее. Это грустное настроение могла бы отчасти развеять живым лучиком Изабелла, но она была теперь во Франции, готовилась стать матерью. Эдуард, сам погрузившийся в меланхолию, мало чем мог помочь супруге.

На протяжении всех этих трудных месяцев я делала все, что только могла, лишь бы отвлечь Эдуарда от его мрачных дум. Не хочет ли он почитать? Не хочет. Может быть, я ему почитаю? Не нужно. Сыграем в шахматы? Или соберем девять мужчин и подурачимся, танцуя моррис[54]? Если опасно выводить лошадей на покрытые льдом просторы, не лучше ли пройтись пешком вдоль реки с соколами? А может быть, он согласится надеть коньки и поразмяться на льду Темзы, как делают его придворные, обреченные не покидать стен дворца?

— Пойдемте поиграем, — сказала я с улыбкой, надеясь вовлечь его в какие-нибудь невинные забавы, когда проглянуло солнышко. — Можно же слегка отвлечься от документов и уделить немного времени мне.

— Поди прочь, Алиса! — прорычал он. — У меня слишком много забот, чтобы читать книги или кататься на коньках!

Я и пошла. Понимала, что потерпела поражение. Я училась кататься на коньках, смеясь от радости. Я была еще молода, меня будоражили скорость и свобода, пусть я и падала иногда.

В самые холодные дни я заманивала Эдуарда в постель, но возбудить его мне не удавалось. Да, он целовал меня, но его мужественность упорно отвергала соблазн — слишком далеко от меня витали его думы. Я обняла его и стала читать легенды о короле Артуре, пока он не захлопнул книгу, не желая слушать дальше о доблестных рыцарях с волшебными мечами. Встал и пошел требовать от Уикхема отчета о том, как подвигается новое строительство. Но даже это сделал без большого желания.

Я не обижалась и ни в чем его не винила. Разве он не преподал мне урок, объяснив, что я не всегда стою у него на первом месте, потому что на его плечах лежит тяжкий груз ответственности за всю страну? А у короля было достаточно оснований для мрачных дум, окутывавших его, будто саваном. У меня душа болела за него, ибо принц Эдуард, его покрытый славой сын и наследник престола, герцог Аквитанский, убедил отца выделить средства на военную кампанию с целью восстановления на престоле Педро Кастильского[55], свергнутого своими подданными. В разгар зимы это было рискованно, как честно предупредил Эдуарда Уикхем, считавший такое вторжение серьезной ошибкой. Но Эдуард, подобно своему далекому предку, не мог упустить возможность снова стать завоевателем[56]. Он протолкнул через парламент ассигнования на нужды войны, собрал войско и вручил командование другому своему воинственному сыну, Джону Гонту. Тот вместе с выступившим из Аквитании принцем Уэльским должен был раз и навсегда решить вопрос о кастильском наследстве и принести Англии новую славу.