— Через минуту, сэр. Игл-Крик-парк, Гарфилд-парк, Уайт-Ривер-Стейт-парк… в Индианаполисе много красивых парков, но я не знал, что там водятся медведи.

— Как вы, я уверен, понимаете, на медведя я охотился и убил его в России, будучи молодым человеком.

— Я забываю, что вы — русский. Bay, в России библиотекари более крепкие ребята, чем здесь, они охотятся на медведей и все такое.

— Там все более крепкие. Это случилось в советскую эпоху. И в России библиотекарем я не был.

— Я сам как раз меняю карьеру. Кем вы были в России?

— Могильщиком.

— Правда? Бальзамировали людей?

— Готовил людей к смерти, мистер Томас.

— Какая любопытная характеристика профессии.

— Отнюдь. Так мы говорили в стране, где я жил раньше. — Он произнес несколько слов на русском, потом перевел: — Я — могильщик. Готовлю людей к смерти. Теперь, разумеется, я — библиотекарь из Библиотеки штата Индиана, которая расположена напротив Капитолия, в доме сто сорок по Северной Сенатской авеню.

Какое-то время я полежал в молчании.

— Вы такой забавный, мистер Романович.

— Но, надеюсь, не нелепый.

— Я об этом еще думаю. — Я указал на второй вездеход: — Вы поедете на нем. Ключи вот в том настенном шкафчике. На бирке номерные знаки автомобиля.

— Лицезрение потолочных пятен излечило ваш страх перед великим неведомым?

— Насколько можно было на это рассчитывать, сэр. Хотите немного помедитировать, разглядывая их?

— Нет, благодарю вас, мистер Томас. Великое неведомое меня не тревожит, — и он пошел за ключами.

Когда я поднялся, ноги более подо мной не подгибались.

Оззи Бун (он весит четыреста фунтов и пишет детективы-бестселлеры), мой друг и наставник из Пико-Мундо, считает, что в моих автобиографических рукописях я должен придерживаться такого вот легкого тона. Он утверждает, что пессимизм — удел слишком уж образованных и лишенных воображения людей. Оззи учит меня, что меланхолия — потворствование тоске. Писатель, который пишет чересчур мрачно, рискует открыть сердце тьме, стать тем самым, что порицает.

Учитывая страшную смерть брата Тимоти, ужасные открытия, которые ждали нас впереди, возможно, новые потери среди дорогих мне людей, я сомневаюсь, что мне удалось бы поддерживать легкость тона, если бы Родион Романович не был частью моей истории. Это не означает, что в итоге он оказался отличным парнем. Я просто хочу сказать, что остроумием природа его не обделила.

В эти дни я прошу Судьбу только об одном: пусть люди, которых она забрасывает в мою жизнь, добрые или злые, с двойными стандартами в вопросах морали или без оных, будут в той или иной степени забавными. Трудно, конечно, требовать такого от занятой сверх меры Судьбы, которая приглядывает за миллиардами жизней. У большинства хороших людей есть чувство юмора. Проблема в поиске плохишей, которые тоже могут вызвать улыбку, потому что зло по большей части напрочь лишено юмора, хотя в фильмах плохишам иной раз достаются очень даже хорошие фразы. За редкими исключениями исповедующие двойные стандарты в морали слишком заняты тем, чтобы оправдать свое двусмысленное поведение. Им некогда учиться умению смеяться над собой, и я заметил, что они чаще смеются над другими людьми, чем вместе с ними.

Большой и сильный, в меховой шапке-ушанке, серьезный, как и положено тому, кто готовит людей к смерти, Родион Романович вернулся с ключами от второго вездехода.

— Мистер Томас, любой ученый скажет вам, что в природе многие системы кажутся хаотичными, но, если вы изучаете их достаточно долго и внимательно, из-под хаоса всегда проступает порядок.

— Как это?

— Этот зимний буран, в который мы едем, кажется хаотичным (переменчивый ветер, падающий снег, яркость, больше скрывающая, чем открывающая), но если бы вы смогли посмотреть на буран не как на природное явление, рассмотреть его на микроуровне частицы, твердой или жидкой, энергетического импульса, вы бы увидели, что все взаимосвязано, переплетено, как нити ткани.

— Я оставил микроуровневые очки в своей комнате в гостевом крыле.

— Если вы рассмотрите это событие на атомном уровне, то оно вновь может показаться вам хаотичным, но на субатомном опять проявится порядок, даже более четкий, чем на микроуровне. То есть под любым хаосом порядок ждет, чтобы его открыли.

— Вы не заглядывали в мой ящик для носков.

— Мы вдвоем вроде бы оказались в этом месте и в это время только благодаря случайному стечению обстоятельств, но и честный ученый, и истинно верующий скажут вам, что случайностей не бывает.

Я покачал головой.

— Такое ощущение, что в школе могильщиков особое внимание уделялось философии.

Его резиновые боты блестели, как кожаные, на одежде не было ни соринки.

И лицо являло собой бесстрастную маску.

— Только не спрашивайте у меня название школы могильщиков, мистер Томас. Никогда в нее не ходил.

— Впервые встречаю человека, который бальзамировал без лицензии, — удивился я.

Никаких эмоций не читалось и в его глазах.

— Я получил лицензию и без посещения школы. К этому делу у меня прирожденный талант.

— Некоторые дети рождаются питчерами, другие — математическими гениями, а вы родились, зная, как готовить людей к смерти.

— Совершенно верно, мистер Томас.

— У вас очень интересный генетический набор.

— Подозреваю, что и ваша семья, и моя в равной степени не могли считаться обычными семьями.

— Я никогда не встречал сестру моей матери, тетю Симри, но мой отец говорил, что она — опасная для общества мутантка и ее где-то держат под замком.

Русский пожал плечами.

— Тем не менее я поставил бы крупную сумму на равную необычность наших семей. Мне ехать первому или следовать за вами?

Если он поддерживал хаос на каком-то уровне под безупречным порядком лица и одежды, то хаос этот мог царить в его разуме. И мне оставалось только гадать, каков порядок на более глубинном уровне.

— Сэр, я никогда не водил автомобиль по снегу. Не уверен, как мне удастся определить, со всеми этими сугробами, где находится дорога, ведущая от школы к аббатству. Мне придется полагаться на интуицию… хотя обычно она меня не подводит.

— При всем уважении к интуиции, мистер Томас, я уверен, что опыт берет над ней верх. Россия — снежная страна, и, если уж на то пошло, я родился во время бурана.

— Во время бурана? В морге?

— Если честно, в библиотеке.

— Ваша мать была библиотекарем?

— Нет. Она была наемным убийцей.

— Убийцей?

— Совершенно верно.