— О, Боже, — задыхаясь зашептал евнух. — Тварь… Ты ж мне палец… откусила!

Но Катилина только крепче зафиксировал захваченную руку и прошипел:

— Только фалангу, господин евнух. Еще можно пришить.

Глазго длинно и витиевато выругался. Дернул плечом, но резкая боль сдержала его попытки.

— Совсем сдурела? И что дальше? Сломаешь мне руку?

— Видно будет! — глотая воздух ответил Катилина. — А вот вы, я смотрю, не совсем евнух. А? — И он легонько надавил на вывернутую на излом кисть.

— Черт! Черт! Черт! — зашипел Деморти. — Осторожней! Что ты за дура? Что за дура! Ты хоть представляешь, что с тобой сделают после нападения на старшего офицера?

— Не-а, — с деланным весельем заявил Катилина, хотя пот заливал ему глаза, а руки легонько дрожали от напряжения. — Но одно я знаю точно: я тебе сейчас все пальцы переломаю. Где ключи?

— Тут нет ключей, здесь защелка.

— Открывай.

— Да пошла ты!..

Катилина ощерился:

— Уверен?

— Сука! Я тебе матку вырежу!

«Ах ты гнида, — подумал Катилина. — Вырежешь матку? Ну что ж, очевидно следует уже привыкнуть, что все в этом мире считают меня женщиной. Поганые, грязные ублюдки! Ненавижу!»

И вместо ответа ОНА вывернула сустав!

От страшной боли Глазго взревел. Как дикий зверь, он вскочил, выпрямился во весь свой нешуточный рост, отрывая вцепившуюся в его руку клетку от пола, и с размаху ударил ей по стене. Потом об пол! Снова об стену! Об кровать! Пластиковая Клетка с тонкой обнаженной девушкой была слишком легкой для двухметрового великана. Подстегиваемый болью, он орудовал ей как битой.

Удар! Удар!

Но Катрина держала крепко. Рука Глазго залезла за прутья по локоть, и невольница, воспользовавшись этим, согнула ее на излом, используя как крюк, зацепивший один из прутьев, одновременно с хрустом доламывая врагу запястье!

Кэти в клетке болталась на его изломанной конечности как пустой мешок.

— Тварь! Тварь! Тварь! — надрываясь, орал он. — Отда-ай! А-аааа!

Хруст. Резким движением она сломала ему руку. Кисть евнуха болталась теперь как плеть, и больше ломать ей нечего — согнутый на излом локоть в таком положении вряд ли поддастся.

Дико вращая глазами непрерывно матерясь и давясь собственным криком, псевдогунн обрушил поскрипывающую клетку на пол, затем стал пинать. Еще раз! Пнул, пнул, пнул подкованным сапогом, крутанулся на месте как юла, попытавшись дернуть из-за пояса верный электрошокер! Но ему не повезло — махейр болтался в кобуре справа. И левой, свободной руке Деморти трагически не хватало длины, чтобы вытащить его полностью в этой бешеной свистопляске. Пальцы лишь бессильно скользили по рукояти, и он снова пнул клетку.

В этот раз один из прутьев треснул и сломался, от следующего удара сломался второй. Медленно, по сантиметру, сломанная, но все еще сдерживаемая болевыми импульсами потная рука Глазго выскальзывала из «ящика» — сил Катрине все-таки не хватало. Липкие пальцы насильника выплывали из захвата девушки, хотя она вцепилась в вывернутую конечность, казалось, уже всем своим телом — руками, плечом, ногами, прижала к обнаженной груди, словно в страстных объятьях.

Бешено крича, Глазго нагнулся и насел на клетку. Та скрипнула, затрещала. Через проломанные прутья он всунул свободную руку внутрь и принялся выламывать пальцы Катилины, чтобы оторвать наконец их от своей измученной конечности.

Кисть его сжата. Сильные пальцы согнуты. Наружу перед ее лицом торчит только крепкий большой палец руки с толстенным суставом. Невозможно, невозможно! Вены вздулись у девушки на висках. От страшного напряжения побелели руки. Даже судорога, сводившая болью все тело всего пару минут назад, вдруг показалась смешной, как детский ушиб.

Глазго медленно, с рычанием разжимал ее пальцы — еще пара мгновений, и он вырвет руку из захвата, достанет шокер, вызовет охрану и тогда…

Не-ет!

Не в силах сдержать порыв разъяренного евнуха руками, Кэти-Катилина снова раскрыла челюсти и сжала их изо всех оставшихся сил на липких мужских пальцах. И раз нет у нее иного оружия кроме собственных зубов, то…

Кости хрустнули вновь. Ее чуть не вырвало от вкуса мяса и теплой человеческой крови, но зубов она не разжала.

Лопнули сухожилия, шея людоедки бешено напряглась. И огромный большой палец правой руки, оказался у нее во рту. Один. С фонтаном крови, заливающей ей язык. Откушенный под корень, палец конвульсивно дрожал…

…И Глазго встряхнуло. Кажется, он закричал. Опять вскочил как бешеный, поднимая изломанную клеть двумя изувеченными руками прямо над головой. И страшно, со всей силы рук и ярости обрушил скованную пластиком невольницу на стоящую в комнате тумбу.

Удар!

Удар пришелся на бедра. Таз Кэти, казалось, лопнул от столкновения напополам.

С громким противным треском тумба развалилась на куски, а «ящик», не выдержав этого последнего унижения, брызнул в стороны выломанными прутьями и анкерами.

Щепки и обломки пластика впились Катилине в тело. Кровь заливала рот и спину, порезанные руки, шею, грудь. Но, не замечая боли, Кэти рванула наружу. Створка вылетела и, перекатившись через собственный бок и рваные обломки клети, она встала на ноги. Впервые за последние два часа. Ноги ее дрожали.

Глазго стоял напротив. Какую-то секунду он смотрел на место, где только что находился его большой палец левой руки, на бьющий кровавый фонтан и на сломанную кисть правой. Затем отступил на шаг, одновременно кое-как доставая из-за пояса электрошокер. Левой. Стоя свободно и согнув корпус, теперь он смог дотянуться.

— Ты сдохнешь, — прошептал он, дрожа, и голос его вибрировал от боли и ужаса, как натянутая струна. Вместе с кровью и со слюной Кэти сплюнула то, что было во рту.

Огромный мужской палец в кровавой пене плюхнулся на кровать.

Несмотря на страшную боль и усталость, несмотря на голод, жажду и затекшие конечности, ее охватило какое-то странное, злое веселье.

Легко, почти играя, Катрина шагнула в сторону, на ходу подбирая с пола отпавший от клети пластиковый прут, и развернулась.

Правая нога вперед. Левая — назад, стопа перпендикулярно к правой. Левую руку — в сторону. Правую, с тонким прутиком — в глаза своему врагу. Фехтовальная стойка. Наверное, со стороны это выглядело нелепо: обнаженная, измазанная в крови девушка со смешным пластиковым прутом вместо шпаги. Но камера отключена, и некому было наблюдать за нелепой сценой.

— А знаешь, — сказала агнатка сквозь застилающую глаза кровавую пелену и сумасшедший хохот, клокочущий в ее глотке, — плеваться твоими пальцами входит у меня в привычку. Что с твоими руками?!!!

Задохнувшись от ненависти, изувеченный евнух бешено зарычал и прыгнул вперед. Он был выше Матрицы почти на две головы и явно — значительно сильнее худенькой девушки. В узком пространстве комнаты это могло бы стать решающим фактором. Однако шокер Глазго, явный правша, сжимал теперь левой рукой, к тому же лишенной большого пальца.