– Ясно! – гаркнул Илька.

Владик помолчал, думая о желтых листьях на черной воде. Ему даже показалось, что слышен запах осеннего леса.

Илька танцевал от нетерпения.

– Ну мам…

– Не крутись! И не растопыривай локти. Откуда у тебя эта привычка? Чуть что не нравится – сразу локти в стороны!

Локти были ни при чем. Когда Илька хотел уговорить маму или что-то доказать, он прижимал к груди (или к животу) стиснутые кулаки. Для убедительности. Локти при этом растопыривались сами собой.

– Не пля-ши, – с расстановкой повторила мама. – Чем спокойнее будешь стоять, тем скорее кончим. Ну-ка, держи руки по швам!

Илька внутренне застонал, но перестал приплясывать и начал держать руки по швам. Лишь бы скорее.

– Не могу же я шить без примерки, – сказала мама.

Илька вкрадчиво заметил:

– Можно сейчас и не шить. Зачем мне сейчас эта куртка?

– А затем… – начала мама и повернула Ильку вокруг оси. – Затем, что всю свою одежду ты превратил в лохмотья. И не в чем тебя в люди вывести. Ну-ка, повернись боком!

Илька повернулся боком и поинтересовался, как это его собираются выводить в люди.

– Ну, в цирк, например, в чем бы ты пошел?

– В белой рубашке.

– А вечером будет прохладно.

– Не будет прохладно.

– Убери локти!

Вот и поговори. А времени уже одиннадцать. Владик пришел к Генке, и Шурик, конечно, пришел. Они не опаздывают. Сейчас сидят под навесом на чурбаках и разносят Ильку на все косточки. Потому что Илька не идет и не несет обещанные гвозди.

– Я же тороплюсь, – жалобно сказал Илька.

– Я тоже. Однако сижу и занимаюсь твоей курткой.

«Чтоб она сгорела!» – про себя добавил Илька.

Мама отодвинула его и полюбовалась на свою работу.

– Ну, вот видишь! Вполне приличная курточка. Очень модный фасон. Сейчас и взрослые носят такие, без воротника.

Ильку ни капельки не интересовало, что носят взрослые. Это их взрослое дело. А ему все модные фасоны нужны, как кошке рога. Все излишки одежды хорошо бы вообще перешить на паруса и флаги. Только мама не даст…

Мама продолжала любоваться:

– Очень хорошо! Подрублю рукава, подол, пришью пуговицы, и все будет в порядке. Ну, тебе нравится?

Илька скосил глаза на темно-голубое сукно. Конечно, следовало сказать, что нравится. Но прямота характера не позволила.

– Мне в такой и ходить?

– Конечно, – сдержанно сказала мама. – А что?

– Камзол какой-то…

– Что-о?

– Длинная какая! Будто платье. Смотри, даже штанов не видать почти.

– И очень хорошо! – с радостью отозвалась мама. – По крайней мере, никто не увидит, во что ты их превратил. Это были единственные приличные штаны для лета. Ты их отделал за полмесяца. Ну что это такое?

– Это краска и капелька смолы, – осторожно объяснил Илька. – Мы же лодку конопатили. Это, мама, все отчистится ацетоном или отстирается.

Он хотел увести маму от опасного разговора, но она уводиться не хотела:

– Много ты чистишь и стираешь! Неужели нельзя надеть что-нибудь старое, когда возишься с этой вашей лодкой?

– У старых штанов ремня нет! Куда инструменты совать?

Мама печально вздохнула.

– Крепкой руки на тебя нет, вот что. Снять бы с тебя этот ремень, а потом эти штаны, которые в смоле… Ну-ка, снимай!

– Что? – испугался Илька.

– Куртку. Раз она тебе так не нравится.

– Она нравится, – тихо сказал Илька. – Только обрежь немножко, пожалуйста. Вот настолечко. – Он растопырил пальцы.

– Пожалуйста. В конце концов, тебе носить.

Пока мама решительно орудовала ножницами, Илька заталкивал за ремень молоток и стамеску, а карманы загружал гвоздями.

На стол легла широкая полоса синего сукна. Илька устремил на нее прицеливающийся взгляд. Нерешительно потанцевал.

– Мам… Эта тряпочка ведь, наверно, не нужна?

– А можно узнать, зачем эта тряпочка тебе?

– Для пробоины. Понимаешь, в лодке есть дырка…

– Дырка?! – Мамины глаза стали круглые и синие, как пуговицы для новой курточки. – И на этой лодке вы хотите плавать?

– Ну мама! Мы не будем плавать, пока дырка. Мы ее заделаем.

– Этим лоскутком?

– Деревом. А лоскуток для прокладки. Нам Генкин папа говорил, что раньше на плотинах из сукна прокладки делали. Знаешь, как крепко получалось! Вода ни капельки не просачивалась. Мы тоже просмолим и прибьем…

– У меня такое впечатление, что вы строите не лодку, а мой собственный гроб, сказала мама. – Я сойду в могилу. Как вспомню, у меня волосы седеют. Неужели вам хочется утонуть?

– С нами Иван Сергеевич будет.

– Да, но когда-нибудь вы поплывете и одни.

– Когда научимся…

– Ой-ой-ой! – сказала мама. – Хоть бы она дольше не ремонтировалась, эта ваша посудина!.. Бери сукно и убирайся, мне к докладу на собрании готовиться пора.

Илька повязывал на шее косынку.

– Почему ты не наденешь рубашку? Неужели нравится ходить таким голопузым чучелом? Пират какой-то!

– Рубашку я ведь тоже могу перемазать. И мне влетит от тебя. А пузо я отмою.

– Прекрасно! – сказала мама. – Не вздумай опоздать к обеду. Худо будет!

– Ладно… Я возьму соленый огурчик?

– Ты голодный?

– Нет. Владик говорил, что соленые огурцы морем пахнут.

– В самом деле? – удивилась мама. – Тогда принеси и мне.

Илька ускакал за огурцами, и Тамара Васильевна слышала, как он распевает в кухне песню, которую она никогда не пела ему у колыбели:

Лодка лежала в Генкином дворе под навесом.

Ребята сидели на лодке.

Владик и Шурик смотрели на Ильку с обыкновенным нетерпением, а Генка – мрачно и пристально.

– Мама не пускала, – поспешно сказал Илька. – Зато я вот что принес. Для заплаты.