– Эй, Люк, ты что, на абордаж хочешь нас взять?! – кричал в рупор капитан Ленгар. – Смотри, а то придется платить за ремонт моего корабля!

– Хочу подойти ближе и не пользоваться шлюпкой, Ленгар! – прокричал в ответ Лука, и в этот момент грохнул выстрел с марса.

Ленгар схватился за грудь и осел на палубу.

Загрохотали мушкеты, грохнули пушки, и их тут же стали спешно перезаряжать.

Палуба пиратского судна покрылась трупами и ползающими ранеными. В грохоте частой стрельбы их вопли, проклятия и матерщина прорывались отдельными всплесками ярости и обиды.

Совсем с близкого расстояния пушки прогрохотали еще раз, посылая смертоносные пучки картечи. Опять пираты падали на палубу, метались по ней, хватали оружие и вяло отвечали на огонь нападавших. Но силы становились явно неравными. Половина пиратов была убита или тяжело ранена. Остальные, потеряв капитана и помощников, не смогли еще организовать отпор и стреляли без прицела, торопливо и почти безрезультатно.

Рулевой плавно подвел судно к пирату, борта сцепили, и волна матросов, стреляя из пистолетов, ринулась на палубу пиратского корабля. На своем судне остался чуть ли не один дед Макей, который палил из мушкета по пиратам, спокойно его перезаряжая и не переставая посасывать трубочку.

Пиратов оставалось в строю всего не больше десятка, но они отчаянно рубились саблями, кололи шпагами, стреляли из пистолетов.

Лука, Савко и Галуа были впереди всех. Они были уже в крови, но еще не понимали в чьей. Это будет позже, когда азарт и волнение боя пройдут. Немного в стороне махала шпагой и Катуари. Она уже дважды поражала из пистолета пиратов и теперь помогала неграм. Те были не столь опытны и смелы, и их приходилось подбадривать.

Последние защитники в числе шести пиратов сдались, побросали оружие и подняли руки.

Бой закончился. Палуба алела пятнами и потоками крови. Трупы лежали густо, и их пока что никто не убирал. Все очумело посматривали по сторонам, удивляясь, что живы.

Катаури со шпагой в руке подскочила к пленному матросу и крикнула ему в лицо со злобной ухмылкой:

– Признавайся, собака паршивая, сколько индейских женщин ты изнасиловал?!

– Что это за баба такая? – усмехнулся матрос, стараясь бодриться. – Ну всего-то двух, если тебе так хочется! Подумаешь, ценность какая!

– Так получи два удара, негодяй!

Катуари с силой вонзила в его живот клинок. Пират охнул, согнулся, но получил еще один укол в живот. Он выпучил глаза, завалился на бок, продолжая недоуменно смотреть на эту ужасную женщину. В глазах застыли вопрос, смертная мука, и с этим взглядом он и отошел в мир иной.

Лука оттащил Катуари от пленных. Та вырывалась, но Лука не отпускал и наконец отнял у нее шпагу.

– Успокойся, прошу тебя! Ката, все свершилось по твоему желанию! Так приди в себя и успокойся! Ты отомстила!

Она вдруг перестала сопротивляться, поникла и опустилась на замызганный настил палубы. Лука придерживал ее.

– Жан, отведи ее в каюту. Пусть умоется и выпьет вина. И последи за ней.

Лука строго глянул на мальчишку, и тот заторопился выполнить приказ.

Экипаж потерял пятерых убитыми, и восемь человек были ранены. Немного досталось и Луке. Чей-то клинок проткнул кожу на бедре, и Савко старательно перевязывал рану чистой полоской хлопчатой ткани.

Груз у пиратов был небольшой, но достаточно ценный. Денег и драгоценностей у них собрали на полторы тысячи экю, а в трюме по подсчетам находилось на четыре тысячи экю груза. Тут были бруски ценного красного и розового дерева, ящичек вполне приличного жемчуга, продовольствие, вино и ткани. Половина трюма была пуста.

– Хозяин, что будем делать с кораблем? – спросил Дюпрэ, поглаживая перевязанную руку.

– Где ты прихватил пулю, Дюпрэ? – поинтересовался Лука.

– Судьба, хозяин! Да это пустяки. Царапина. Так что делать с судном?

– Пойдет с нами. Это ценное приобретение, Дюпрэ. Грех его оставлять в море, когда у нас и так дела не из блестящих.

– Распределю людей, и двигаемся дальше?

– Да, капитан. Уже пора, и так дело к вечеру клонится.

Час прошел в приготовлении кораблей к плаванию. Людей явно было мало, однако приличный корабль оставлять не хотелось. Пленных матросов определили на разные суда, и оба корабля медленно потащились на юг.

Лука зашел в каюту к Катуари. Она лежала на койке, уже переодетая и с широко открытыми глазами, неподвижно устремленными в неизвестность.

– Как ты, Ката? – спросил он, присел на край койки, положил руку ей на горячий лоб.

Она улыбнулась, долго смотрела в его глаза, лицо, потом сказала:

– Почему не все белые такие же, как ты, Люк?

– А что я? Я как все. Только люблю тебя, Ката. Кстати, коль я почти французом стал, не называть ли тебя по-французски? Катрин, а?

– Тебе так лучше будет, Люк?

– Думаю, что так будет всем лучше. Меньше вопросов и подозрений. Я и себе придумал французскую фамилию. Теперь я Негубэн. Это немного похоже на мою прежнюю, но на французский лад.

– Я согласна со всем, что ты делаешь, милый мой Люк Негубэн. – И она засмеялась напряженным смехом.

– Ты выполняешь свое обещание? – спросил Лука.

– Ты мой муж, и я должна тебя слушаться и подчиняться, Люк.

– И ты этого хочешь?

– Конечно, мой муж! Я ведь люблю тебя и хочу всегда быть с тобой. Теперь я не позволю тебе уходить в море одному. Я пойду с тобой.

– А дети, Катрин? Им нужна мать больше, чем отец, особенно в таком возрасте.

– Тогда и дети будут с нами, Люк. Если погибать, то всем вместе. Мне так хотелось бы. Это возможно?

– Ох, Катрин! Ты постоянно задаешь мне трудные вопросы. И ответить на них очень трудно, почти невозможно!

– Все возможно, милый мой! Только нам нужно найти постоянное место для житья.

Лука вздохнул, не ответил. Он боялся нарушить тот мир и покой, который у них воцарился только что. Он лишь заулыбался, наклонился и долго нежно целовал чистую, умытую кожу лица, шеи.

Катрин улыбалась в ответ, молча подставляла губы, а он их избегал.

– Почему ты уклоняешься, Люк? – спросила она немного с обидой в голосе.

– Губы – это страсть, как я понимаю, а мне сейчас хочется только нежности, мягкости, понимания, моя Катрин.

– Как странно звучит мое новое имя, Люк, – бросила она с улыбкой, и в голосе сквозила та нежность, в которой так нуждался сейчас Лука.

Потом они долго сидели обнявшись и ни о чем не думали, наслаждаясь наступившей тишиной и покоем. Но прибежали дети, вырвавшись из-под опеки кормилицы, и нарушили эту идиллию своим щебетанием и требованием внимания.