– Да. Но они совсем маленькие.

– Это в восемьдесят первом году они были маленькие, – возразил муж. – А сейчас им обеим уже по тридцатнику. Или к тому катит. Если они живы, то это уже взрослые и вполне сформировавшиеся личности. И, как знать, возможно, одна из них, а возможно, что и обе, решили наказать своего папеньку за предательство.

– Наказать?

– Ну конечно! Он же фактически сдал их обеих в детский дом. А сам при этом, если мне не изменяет память, купался все эти годы в роскоши.

– Ну да. Правда, – растерянно произнесла Мариша. – Но как они-то могли об этом узнать? Ведь для них дорогой папочка умер, защищая дорогую мамочку.

– А это еще одна деталь, которая требует более подробного рассмотрения. От кого защищал Матрену ее муж?

– От грабителей. Бабушка так сказала.

– Да? А почему же тогда они убили женщину, но пощадили самого Паршавина? Ведь если бы его убили тогда на болоте, он бы не смог перебраться в Питер, купить себе квартиру на Мойке и зажить в ней под именем Цыплакова. Как же он вырвался из рук бандитов?

– Ну… Не знаю. Они его просто пожалели.

– Глупости! Так не бывает.

Но этот вопрос было решено оставить до возвращения Ритки и следователя Рассохина из их поездки в Рябово. Верней, сегодня эти двое поехали не в само Рябово, а в крохотную деревушку, где спокойно доживал на пенсии бывший начальник паспортного стола, к которому относилось поселение на торфяниках Рябово.

– Ведь если Паршавин выехал из Рябово с документами Цыплакова, то обойтись без мохнатой лапы в паспортном столе он никак не мог.

В пользу того, что бывший начальник паспортного стола был нечист на руку, говорил уже следующий факт. Ныне, будучи пенсионером с совсем скромной пенсией, он проживал в собственном коттедже, который хоть и располагался в уединенной деревушке, но был снабжен всем необходимым для комфортной жизни. А такие коттеджи на зарплату честного служащего приобрести невозможно.

Ритка и ее следователь быстро разобрались, куда им нужно ехать. Во всей деревушке Бутылкино был только один новый и к тому же сложенный из кирпича дом. Все остальные домишки были построены, а впоследствии и залатаны разным попавшимся под руку хозяевам хламом. И на фоне новенького красавца смотрелись еще более убого и жалко.

– Я думала, в Рябово люди живут плохо. Но тут, как я посмотрю, жизнь еще хуже.

И действительно, крыши на многих избах прохудились и зияли громадными дырами. Стекла сохранились далеко не во всех окнах. А где их не было, там оконные проемы были затянуты рваной пленкой, забиты кусками фанеры или просто заложены разным старьем. На их фоне стеклопакеты в кирпичном доме смотрелись просто вызывающе дорогими.

Огороды были еще скрыты тающим снегом. Но даже сейчас было видно, что по большей части, люди живут на подножном корме. Что даст земля-матушка, то и будут кушать. А если ничего не даст, с голоду помрут.

И если в Рябово был хоть какой-то аптечный пункт, а также остатки клуба, в котором иногда показывали кино, и прочая культурная жизнь в виде магазинов, то тут о таком нечего было даже мечтать.

– Глухомань!

– А чего старикам еще нужно? Чистый воздух, экологически чистые продукты, выращенные своими руками. Река опять же. А где река, там и рыба. И никаких тебе нитратов, пестицидов и ГМ-добавок. Живи себе и радуйся. Конечно, если есть деньги. Но, судя по новому кирпичному дому, они у нашего Петра Потаповича имеются в достатке.

Но Ритка все равно никак не могла взять в толк, как можно радоваться и наслаждаться собственным благополучием, когда вокруг тебя жуткая нищета! Это же страх какой-то, что делается в этой деревне Бутылкино! И ладно, если бы только тут! Так сказать, в одной конкретной неблагополучной деревне, где испокон веков селились лишь пьяницы и прочий непотребный люд. Но ведь таких деревень десятки и сотни по всей России. Самых обычных теперь уже деревень на земле русской.

Что же тут происходит с народом? Ведь ясно же, ясней всяких слов ясно, что ни один уважающий себя человек, будь он крестьянин, рабочий или просто ищущий уединения интеллигент, не захочет и не сможет жить в таком запущенном, загаженном доме с фанерой вместо стекла.

И эта деревенька стоит неподалеку от Питера, в относительно благополучной Ленинградской области. А что же делается дальше? В глубинке? Например, в Костромской или в Вологодской областях? Что же происходит с людьми там? Как они живут? И живут ли вообще? Или там просто не живут, а выживают?

– Старик живет вон в том доме, – сказал Андрей, как будто бы это и так не было ясно. – Ничего устроился, куркуль!

И Ритка с радостью услышала в голосе следователя нотки ярости, которая клокотала в ее собственном сердце. Нет, не может быть хорошим человек, которому нравится ежедневно созерцать из своего окошка окружающую его нищету. И на фоне этой самой нищеты чувствовать себя царем и большим, крутым, пусть даже и бывшим, начальником.

– Будь он нормальным человеком, отстроился бы в местечке поприличнее. Или уж если и тут, так не дом в два этажа плюс мансарда, а крепкий дом из бруса. Вроде бы и не выпячиваешься вперед остальных, а все равно видно, что ты тут главный.

– И остальным было бы, на кого равняться, – поддержала его Ритка. – Ведь ясно же, что от трудов праведных не наживешь ты палат каменных. А раз так, значит, местный люд смотрит на этот домище за высоченным забором и рассуждает: либо ты в этой жизни воруешь и обманываешь и тогда живешь припеваючи и на старость имеешь такой вот дом, либо живешь честно и ни гроша на старость не скопишь.

– Глубоко копаешь, – усмехнулся следователь. – Но поживем, посмотрим. Возможно, Петр Потапович вовсе и не такой противный, каким мы его себе придумали.

Но, увы, бывший начальник паспортного стола в Рябово оказался еще более мерзким человечишкой, чем они думали. Начать с того, что он долго не хотел их впускать в свой дом. Расспрашивал, проверял, перепроверял. Одним словом, проявлял бдительность. И лишь после того, как он лично позвонил в отделение, где служил следователь Рассохин, и подтвердил его личность, Петр Потапович соизволил впустить гостей в свой двор.

– В дом не приглашаю! – сразу же заявил он. – У меня там ремонт! Тут посидим, на лавочке.

Ну, на лавочке так на лавочке. Хотя и странно это было. Деревенские жители обычно гостеприимны. Но только не Петр Потапович. Он явно не желал, чтобы посторонние видели его дом и его быт. Значит, было что скрывать старичку. Ох, было!

– Какими судьбами? – проскрежетал Петр Потапович.

Больше всего он был похож на длинную заостренную на конце пику. Такая уж была у него конституция. Кости торчали из бывшего начальника паспортного стола некрасивыми острыми углами. И даже череп был лысый, но не круглый или овальный, а какой-то заостренный.

– Да вот, собственно говоря, всплыло одно старое дельце.