— Джентльмены?

Макконахи был, судя по всему, удивлен не меньше их.

— Я зашел сюда — заложить в свой закуток старую стереосистему. Она мне, строго говоря, совсем не нужна, а выбрасывать жаль — динамики классные…

Он снова взглянул на пришедших, на их пистолеты и, кажется, быстро разобрался в ситуации.

— Ага, начинаю понимать. Это до некоторой степени моя вина. Я должен был вас предупредить, что у нас гараж — как бункер. Здание строилось в шестидесятых годах, когда Америка сходила с ума от советской угрозы, — и в архитектурных решениях это отражалось тоже… Так вы за меня встревожились? Как трогательно.

— Нечего шутить, — проговорил О’Рэйли. — На улице — пять вооруженных человек, и они не спали всю ночь.

— Я это ценю, — произнес Макконахи. — Но вот сейчас я поеду к себе в офис. Мой «глок», положим, в кармане — хотя вы знаете, что я его не должен носить с собой. Ну и это — все. Человеку, который очень захочет меня убить, я вряд ли смогу помешать.

— Мы не предвидим нападений в почтенном адвокатском офисе.

Потемкин уже спрятал пистолет. Ситуация из драматической превращалась в забавную.

— Агент О’Рэйли наверняка рассказал вам о характерных особенностях почерка человека, которого мы ищем. Так что днем микрофон вам не нужен. А до сегодняшнего вечера ситуация, мы очень надеемся, изменится к лучшему. Во всяком случае, мы будем с вами на связи.

Макконахи, не сказав больше ни слова, расстегнул рубашку, отдал микрофон, деловито поправил прическу.

— Хорошего вам дня, джентльмены.

— Мы дождемся, пока вы выедете из гаража, — сказал О’Рэйли.

* * *

Арифа удалось откачать. Уехали парамедики, ушли пришедшие следом сотрудники «Скорой помощи», и дома у Хасане опять установилась тишина — неверная, зыбкая, тревожная.

Хурам оставил рядом с сыном Мириам, которая не плакала уже, а словно заморозилась внутри, происшедшее с Арифом мгновенно состарило ее, и Хурам с горечью думал про себя, что никогда уже, наверное, не увидит прежней Мириам — разбитной, шумной, веселой… Иногда вызывающе шумной и вызывающе веселой — все это как бы разом отошло в прошлое. Что осталось? Картина вековой давности — немолодая женщина в черном склонилась над сыном, который едва не погиб.

Отчего чуть не погиб? «Какая разница для материнского сердца, для женщины, у которой вот он, сын, — единственный, ненаглядный. И сто лет назад в скорбном безмолвии застывали так матери над сыновьями, и пятьсот…

А разве что‑то, в сущности, изменилось? Все те же страсти движут человеком — любовь, ревность, власть, деньги, самоутверждение», — думал Хасане.

Он, Хурам Хасане, не то чтобы никогда не любил — кажется, любил когда‑то, совсем еще зеленым юнцом — бедным и бесприютным. А она была красавица из знатной семьи — там, в Тебризе… И, конечно, он был ей не нужен. Хурам не жалел об этой любви — по крайней мере, когда прежде читал о любви в книгах, а после видел в кино, он понимал, о каких именно движениях души говорят поэты. Да, он испытал что‑то похожее. Когда‑то. Однажды. Лично его, Хурама, первая несчастная любовь натолкнула на создание собственной шкалы ценностей. И в этой шкале на первое место уверенно вышли деньги. Почему? Да потому, что из всех перечисленных ценностей они были явно первичны.

Они могли принести и самоутверждение, и власть. Любовь? Ну если не настоящую любовь, о которой все равно никто ничего не знает, то, по крайней мере, нечто похожее. Нет, не покупной секс имеется в виду, а искренняя благодарность и признательность к благотворителю. Что, разве не так?

Хурам ушел к себе в кабинет. Дверь, против обыкновения, запирать не стал, больше того, оставил распахнутой — мало ли что может случиться. «Берегись бед, покуда их нет» — вот она, старая персидская мудрость. А когда они есть? Вроде поздно уже беречься. Но дверь Хурам оставил открытой, сидел за столом, смотрел на большой экран компьютера, где лазурные волны бились о дикие скалы, откатывались, оставляя бриллиантовые брызги, и накатывали вновь…

Нет, к следователю он, конечно, сегодня не пойдет. И на работу идти совершенно не с руки, но Хасане точно знал, что пройдет еще час, может, полтора — и он отправится в свой офис, хотя бы потому, что ситуация, в которой он оказался, просто так разрешиться не может. Собственно, ничего нового не произошло. Его сын был всегда слабоволен, всегда подвержен влиянию настроения. И сколько ты, Хурам, ни сиди за столом — ничего не высидишь. Увы, не та ситуация, когда раздумья помогают.

Другое дело — зачем Ариф понадобился этим ребятам из Группы? Краем уха Хурам слышал — может, даже Леборны об этом говорили во время их субботней поездки, что следствие занимается сейчас серийным убийцей и вроде бы они вышли на след… И что копают убийство годичной давности. Хурам как‑то пропустил это мимо ушей. А может, зря пропустил? Потому что именно тогда прибегнул Хурам Хасане к услугам доктора Зоммера.

Наверняка доктор знает больше, чем он, значит, есть прямой смысл увидеться и поговорить.

Хасане достал свой айфон и нажал нужную кнопку.

* * *

— До пресс‑конференции пять часов, шеф.

Потемкин поднял покрасневшие после бессонной ночи глаза.

— Хорошо. Скажи, что там намечается?

— Делла — общее сообщение о ситуации. Оглашение отрывков из письма.

— Еще?

— Наверное, мне придется выступить.

— И ответы на вопросы, так? — Олег замолчал надолго, вертя в руках остро очиненный карандаш. Молчал и Лайон — потому что план, который задумал Потемкин, оказался тупиковым. Убийца не появился. И вся затея с пресс‑конференцией повисала в воздухе. И не проводить ее нельзя — редактор за это время все рассказал издателю газеты, а тот был человек не городского и не штатского даже, а федерального уровня. И скандал, если бы он начался, был бы соответственным.

Кроме того, О’Рэйли, может быть, лучше других американских сотрудников Потемкина знал, как болезненно самолюбив шеф и как не прощает себе малейших промашек, хотя виду никогда не показывает…

— Скажи, а как тебе такая мысль — чтобы там выступил Леборн?

— В каком качестве?

— Как человек, хорошо знавший убитых. Рисовавший их портреты. Призовет общественность к участию и бдительности. А?

— Не уверен, — покачал головой Лайон. — К тому же он наверняка не согласится.

— Я и сам не уверен, — проговорил Потемкин. — А ты все‑таки попробуй его вызвонить, а я пока еще какие‑то варианты прокручу.

«Печать… — вдруг сам не зная почему вспомнил Потемкин. — Как попала печать в мастерскую Леборна?»

Лайон вернулся в бункер через пять минут.

— Не отвечает… Ни по мобильному, ни по телефону мастерской. По домашнему взяла трубку его жена, Джейн. Она была в мастерской полчаса назад, с ним все в порядке. Она ушла, потому что пришел какой‑то их знакомый и она не стала мешать разговору.