— Директрисой?!

— Ну, то, что он вкладывает в понятие директор, в обычной школе скорее завуч. Программы, учебные планы, персонал, лицензирование. У нас ведь директора и ремонтом занимаются, и благоустройством территории. А у него — учебный процесс, и точка.

— А где это находится? Я хочу спросить, в каком месте?

— В Хабарово. Час от вокзала, полчаса от конечной станции метро, пятнадцать минут пешком от платформы. Бывший пионерский лагерь какого-то союзного министерства.

— А на какой стадии сейчас эта школа?

— На стадии идеи. Начинать надо с нуля.

— А если ничего не выйдет? Ведь должна быть концепция, какое-то принципиальное отличие от государственной школы. А не просто перегруженный учебный план.

— Там много чего должно быть. Забот невпроворот. Так что подумайте… Зато уж будете в самой гуще событий! Если надумаете, вот вам его визитка. Сошлетесь на меня.

Он собирался еще что-то объяснить, но тут дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая рыжеволосая девушка в ярко-красной короткой дубленке. „

— Вы Марина Ильинична? — спросила она. — Можно к вам?

— Можно, можно, — засуетился Рыдзинский. — Заходите. — Он встал, уступая ей место у моего стола. — Пожалуйста.

Девушка подошла поближе, и я увидела, что ей не двадцать пять, как мне показалось вначале, а ровно на десять лет больше. И еще я заметила под огненной шапкой блеклые сероватые волосы, чуть отросшие от корней.

Она положила на колени красные кожаные перчатки и подняла на меня изумительные голубые глаза:

— Моя фамилия Ермакова. Ермакова Алла Викторовна. Я сразу должна перед вами извиниться, скорее всего, ничего ценного мои заметки не содержат… Видите ли, я не специалист в педагогике. В свое время закончила институт иностранных языков, вышла замуж, уехала в Европу и там никогда не работала. Но иногда давала уроки русского. Почти бесплатно. Просто чтобы хоть что-то делать. Моими учениками в основном были дети, чаще всего — дети эмигрантов, которые хотели, чтобы ребенок не просто умел болтать по-русски, но и писал, читал… чтобы не потерял связь с родной культурой.

А потом жизнь повернулась так, что я снова оказалась в Москве, случайно прочитала ваш номер, и мне захотелось рассказать о своем опыте, хотя он не слишком серьезный и ценный… — Она улыбнулась, будто шутила над собой и приглашала меня разделить шутку.

— Зачем же вы так о себе? Дело вовсе не в специальном образовании! Хотя разве у вас в институте не было психологии?

— Была. И читал Рыдзинский. — Она засмеялась: — Мы в него были влюблены всей группой! Я поэтому и пришла сюда. Посмотрите мой материал?

— Конечно, посмотрю. — Я убрала в ящик стола ее дискету, записала телефон. — Хотите кофе?

— С удовольствием. — Она опять широко улыбнулась, словно озарила комнату.

Традицию поить кофе симпатичных авторов завела Ольга — у нас были не только сахар, лимон и сладости, но и специальные гостевые чашки.

— Знаете, — говорила Алла за кофе, — я не могу оценить, хорошо или плохо то, что я написала. И я совсем не знаю степени разработанности проблемы. Может, по этому поводу все уже сказано… Но я подумала: мне уже тридцать семь лет, детей нет, с мужем разошлась, пора кем-нибудь становиться!

— Но вы знаете языки, жили за границей… Вы можете быть востребованы в этом качестве.

— Это значит ходить на службу, улыбаться стоматологической улыбкой и весь день чирикать: — Can I help you? Would you like to have a cup of tea? <Я могу вам помочь? Может, чашечку чая?> Ни за что!

— Зато это по-другому оплачивается. Вы знаете, какие здесь гонорары?

— Гонорары? Нет, не знаю.

— И вас не интересует?

— Интересует, конечно. Но об этом после. Вдруг моя статья покажется вам смешной.

— Не переживайте. По мнению Бориса Григорьевича, чем больше разных подходов к проблеме, тем лучше. Читатели сами выберут созвучный им. А задача редакции — высказать свою точку зрения.

— Ну, вы и дипломат, Марина Ильинична! Давно вы здесь?

— Меньше года. И уже уходить собираюсь.

— Почему?

— Мне скоро тридцать шесть — пора кем-нибудь становиться.

— Вот уж не подумала бы, что вас мучат те же проблемы…

— Да знаете, при всем разнообразии проблем их в общем немного: работа, дети, здоровье, любовь…

— А почему у вас любовь на последнем месте? — Алла живописно вытаращила глаза.

— Потому что решение этой проблемы в наименьшей степени зависит от нас! Не можешь изменить ситуацию — измени отношение к ней.

— То есть вы сознательно ставите ее на последнее место?

Я рассмеялась:

— А что остается?

— Вы серьезно?

— По обстоятельствам. То серьезно, то смехом. Но все время пытаюсь убедить себя. Знаете, сколько сил уходит?!

Алла допила кофе, отодвинула чашку.

— Оригинальная философия! А куда вы уходите, если не секрет?

— В школу, скорее всего.

— В обыкновенную школу?

— Есть еще вариант: в необыкновенную. В загородную школу-пансион.

— Это вам подойдет больше, — довольно бесцеремонно заявила она.

И с чего это я с ней разоткровенничалась?

— Посмотрим, подойдет — не подойдет. — Я поспешила закончить разговор. — Пока все неопределенно.

— Я желаю вам успехов. — Она опять улыбнулась своей небесной улыбкой. — Надеюсь, вы не забудете про мою статью?

После ухода Аллы я принялась дозваниваться в Благовещенск. Автора статьи не было дома, его ждали с минуты на минуту. Я оставила телефон редакции, попросила перезвонить в течение часа.

— Обязательно! — вкрадчиво ответил молодой женский голос.

«Тоже мне соратница мужа, Ольга Сократовна Чернышевская», — с неожиданным раздражением подумала я.

Придется торчать в редакции еще час, до шести. Я посмотрела в окно. Как прибавился день! В половине шестого еще светло. Скоро весна. Как обычно, весна после зимы. Как в прошлом году… Тогда была настоящая весна, а теперь так, смена погодных условий.

Нет, это невозможно! И принес же черт эту Аллу! Какой-то дурацкий разговор за кофе так глупо выбил меня из колеи, лишил душевного равновесия. Сиди тут теперь перед телефоном, жди, когда этот Чернышевский соизволит откликнуться. Я еще помедлила, потом сняла трубку и стала набирать номер на Каменщиках.

Сейчас я скажу ему все. Что я не в силах , без него жить, дышать, что я устала, измучилась!.. Хорошо, пусть жена, пусть три жены, уж лучше так, чем никак.

Трубку не брали. Без пятнадцати шесть, понятно, его нет дома. Пусть! Позвоню на мобильный. Я схватила трубку, набрала первые три цифры — и вдруг испугалась. Нет. Нет, нет. Сейчас может рухнуть последняя надежда. Где-то далеко, в душе, в подсознании, я уверена, он все еще любит меня. Что все дело в обстоятельствах. А вдруг он скажет что-то совсем другое? Как я буду тогда? Я опустила трубку на рычаг, и телефон мгновенно зазвонил.