В Русию уже засылали своих гонцов и папа римский, и мусульмане, и патриарх Царьграда. Но представителей иудейской веры еще не было.

Папский нунций, который в данный момент гостил у хакана (он прибыл в Русию несколько раньше Моше бен Сахла), по поводу иудейской веры ответил:

– Всесвятой избрал Израиль из всех народов и племен и свершил для иудеев великие чудеса: вывел их из страны египетской, спас от фараона и египтян, перевел по дну моря, аки по суху, а преследователей утопил в глубинах морских, низвел им манну для утоления голода и дал воду из скалы для утоления жажды, дал им закон из огня и пламени, пока не привел в землю Ханаанскую и не построил там святилище. После всего этого они возмутились против него, согрешили и извратили веру. Он разгневался на них и отвел в изгнание, отверг от лица своего и рассеял на все четыре стороны. Может ли народ, который не имеет своего государства, быть великим? Может ли вера народа, не имеющего постоянного пристанища, своей земли, являться надежной скрепой державы?

Руяр лишь одобрительно кивал, слушая нунция. Но быть под пятой папы – практически добровольным рабом, – а тем более считать его наместником Всевышнего на земле, он не имел ни малейшего желания. Еще чего – потерять свободу!

Аль-кади – важный велеречивый судья, который возглавлял посольство измаилитов, которое случилось два года назад, был не менее категоричен в отношении христиан: «Их вера не есть настоящая! Они употребляют в пищу грязных свиней, поклоняются делу рук своих, и нет у них надежды на спасение».

Эти слова он сказал перед Большим Советом из старейшин, волхвов и избранных мужей, которые немедленно возроптали. Как это «не вкушать свинины»?! Осенние ловы на кабанов составляли незаменимую часть заготавливаемого на зиму провианта, и остаться без вяленого свиного мяса, сала и жира означало обречь свои семьи на голодную смерть. А что тогда будут брать с собой в поход вои? На вяленой рыбе и черствых лепешках долго не протянешь. Нет! – единодушно воскликнули русы. С тем и отправили аль-кади восвояси.

Моше бен Сахл был еще более категоричен, когда зашла речь о верованиях мусульман:

– Что такое вера измаильтян по сравнению с верой иудейской? У них нет ни святой субботы для отдохновения от дел праведных, ни праздников, ни заповедей, ни законов. Они едят всякую нечисть, мясо верблюдов и лошадей, мясо собак, разную мерзость… и даже пресмыкающихся! Вера измаильтян – не есть настоящая вера, но подобна верам прочих народов земли. Бог един для всех. Наш Бог один, и нет других богов! Он существовал до сотворения им всего сущего и будет существовать всегда. Бог вечен. Он суть всего в мире, он – первый и последний. Он создал Землю и все на ней, и вне ее. Бог – есть дух, мысль и слово…

Руяр слушал да на ус мотал. У него из головы не выходил рассказ одного из варягов, который нашел убежище от своих кровных врагов в Русии. Он был христианином. Среди беженцев, нашедших приют у гостеприимных русов, было много христиан. Русы относились к ним снисходительно. Был бы воин добрый, да чтобы товарищество уважал. А каким богам он молится, это его дело.

Варяг был из ватаги, которая напала на город-крепость Сурож[95] в Готии[96]. Варяги-росы подвергли разграблению главный городской храм, где находились мощи святого Стефана Сурожского. Но в самый разгар грабежа предводитель ватаги – конунг – был неожиданно поражен параличом. Ему свернуло шею сильной судорогой, что было очень болезненно. Он едва не умер от боли.

Росам пришлось в страхе не только вернуть награбленное добро и освободить пленников, но еще дать и богатый выкуп, прежде чем их предводитель был освобожден от Божьего наказания с помощью местного священнослужителя. После этого удивительного происшедшего конунг со всей своей дружиной принял в том же храме святое крещение…

Моше бен Сахл дивился в Русии всему. Теперь он был спокоен за сына, который находился рядом с ним, поэтому отдавал своей главной профессии лазутчика все свое свободное время. Конечно, он не забывал и о задании Иегуды ибн Абитура – склонить русов к иудейской вере, чтобы они объединились с хазарами. Но, по здравому размышлению, Моше, не будучи наивным, решил, что это дело по плечу только уважаемым ученым-раввинам, а не ему, малограмотному цыганскому выкормышу, который нахватался вершков.

Он замечал скепсис Руяра (хотя тот и был с виду невозмутим), когда заливался перед ним соловьем, расписывая все прелести иудейской веры. И прекрасно понимал хакана русов. Даже сам Иегуда ибн Абитур не знал, что его верный лазутчик, готовый расшибиться в доску во славу эмира Кордовы, огнепоклонник. Светочем Моше был Ахура Мазда, творец духовного и физического миров, всеблагой единый бог светлой силы.

Цыганское прошлое так и не оставило бен Сахла; оно всегда властно напоминало о себе, нередко помогая выкручиваться из, казалось бы, безвыходных положений…

У кордовского лазутчика глаза полезли на лоб, когда он увидел, как упражняются будущие вои русов, отроки. Такие нагрузки не выдержали бы даже берберы, жилистые, иссушенные зноем сыновья пустынь, наиболее выносливые среди войск эмира. А уж могучие дружинники, мужи, как их все называли, и вовсе вызывали страх. У многих из них были топоры, и когда они упражнялись, – шли стеной на стену, – то учебные щиты, которые были гораздо массивнее боевых, рассыпались от одного удара, как рассохшиеся деревянные кадушки. Особенно страшным был боевой клич русов. Голые до пояса, измазанные красной краской, они казались демонами преисподней, а их исступленный вой, в котором не было ничего человеческого, вызывал ужас и желание бежать, спрятаться куда-нибудь, забиться в норку, как мышь.

Поначалу Моше бен Сахл думал, что у русов нет надежного защитного снаряжения. Они лишь в учебных поединках иногда надевали кольчужные рубахи. Но однажды Руяр устроил смотр своей дружины, и у бен Сахла челюсть отвисла от дикого изумления. В сверкающей броне, с червлеными щитами, суровые вои русов стояли под сенью длинных копий плотной стеной, и от их мрачных взглядов мороз шел по коже.

Только тогда кордовский лазутчик понял, почему Иегуда ибн Абитур так ратовал за воссоединение русов и хазар, и за то, чтобы Русия приняла иудейскую веру. Эти два народа вместе представляли бы несокрушимую силу. Но если замысел его господина потерпит поражение, тогда жди беды. Моше бен Сахл ни на мгновение не усомнился, что вои русов сомнут хазар и погонят их по степи, как сильный осенний ветер опавшую листву…

Только у Рерика в голове не было никаких посторонних мыслей. В основном он пребывал в превосходном настроении.

До свадьбы Рерик поселил Гюзель у одинокой старой женщины, которую звали Порея. На войне погибли и ее муж, и трое сыновей, внуков у нее не было, вот она и жила одна-одинешенька, зарабатывая себе на пропитание знахарством. Рерик, еще будучи отроком, проникся к ней доверием, и Порея стала ему вроде мамки, хотя он и стеснялся об этом признаться даже Добрану. Негоже воину держаться за женскую юбку.