Те самые электрички девяностых… Помните их? Большеглазые добродушные зеленые добряки из Риги, докатывающие свои последние сотни километров и уже ждущие участи металлолома. Деревянные лакированные скамейки и крашеные рыжим выгнутые фанерные поджопники. Неработающие печки, пиво без маскировочных пакетов, полные дыма тамбуры, четкие и одновременно ленивые менты в блестящих дерматиновых куртках. Непременно задрипанная гитара в углу, План идет по кругу, круг идет по плану… группа крови на рукаве… ангельская пыыыль…

Студенты девяностых все же были чуть другими. Во многом – в частностях, мелочах, и в общем.

Электричка постанывала и гудела не только от своей неумолимой советской дряхлости, фига. Девяностые и учеба в Городе неразрывно были связаны с сумками. Расставленными и распиханными на полках, встиснутых под сиденья, и летающих под ногами прытких безбилетников, удирающих от контролеров. Это сейчас родители благословляют своих чад на учебу съемными квартирами, билетами на автобусы, покупками бибик и совершенно бездуховными кусками пластика с электронным баблом.

Сумки «Монтана», «Спорт» и «USSR», а также туристические рюкзаки и просто пакеты с парнями/девками в джинсе и надписями «Deep Blue» наполнялись жратвой, бюстгальтерами, шерстяными носками, домашней жаркии семками и обязательной картошкой. Все вместе оно нехило весило, оттягивало руки с плечами, порой странно попахивало, но было куда как более теплым и ламповым.

Стальные длинные добряки пахли непонятной сладкой помадой, пафосным пивом «Балтика» и простецким «Толстяком», модным турецким нубуком и скрипящими кожзамом куртками, глупыми надеждами и мечтами, простенькой и понятной юношеской любовью, едкими мужскими «Долларами» и тяжело-сладкими пацанскими «Кингами», казахстанским полутравяным «Бондом» и свежеотпечатанным модным Кингом. АСТ только-только ставило на поток золотую жилу, и книжки с аляповатыми и не по теме обложками читали, через одного, все попутчики.

Порой в тамбурах кого-то били ногами, но все же редко. Изредка, заставляя опускать глаза почти всех, неуклюже ковыляли двое пацанов в тельниках и с протезами. Первая Чечня уже закончилась, во вторую не верилось, но она уже воняла будущими кровью, порохом и сгоревшими жизнями. На парней старались не смотреть и подавали совершенно неохотно. Их же туда никто не посылал.

…Да, именно так…

Причем же здесь заниженные джинсы и стринги? Тю, да все просто. Девяносто седьмой и «абдулинская» электричка смогли поразить не меньше, чем девяносто шестой и девы топлес на пляжу. Так как именно здесь, повернувшись поглазеть на какую-то красотку, увидел перед собой те самые чертовы шнурки, вылезшие из-под этих вот низких джинсов. Богатая фантазия дорисовала все остальное.

Мир все же был тогда ярче. Или казался.

– Хера се они, слышишь, там жили… – обиженно протянул Ерш. – Поезда, книжки, картошка в сумках.

– Трусы с кружевами на бабах.

– А это как? А-а-а, слышь, знаю. – Ерш радостно, почти по-детски, улыбнулся. – Видел. В кантине девки стриптиз танцуют.

– Эт где? – между делом поинтересовался Хаунд.

– У летунов. У них там вообще весело бывает. Даже на гитарах играют.

Действительно, йа, весело у них там.

– А офисный планктон эт смешно, слышишь, Хаунд. Морхольд рассказывал, он там тоже поработал. Во жили люди, с утра подъем, чай горячий, вода с крана, ботинки сухие, эти, как их… автобусы. Или даже машины, у каждого почти. И у каждой.

– До сих пор гниют, – Хаунд сплюнул, – весь город в кочках, проседают, зарастают, сколько их было? Не война, так от выхлопного газа бы померли, наверное.

– Читай еще.

Хаунд покосился на него.

– Ты читать умеешь сам?

– Да. Но, слышь, у тебя здорово получается. Я как-то на службы ходил. К каким-то там, не знаю, короче, сектантам. Но нормальным, людей не жрали, хлыстами себе не били. Коммуна «Красный штат». Дед у них там проповедник, суровый был. Читал проповеди офигенно, слышишь?

– Почему был?

Ерш пожал плечами.

– Не поделили с красноглинскими чего-то. Те их и сожгли.

– Ясно. Тебе сказки на ночь не читали, часом?

Ерш не ответил. Посмотрел в сторону. Хаунд понимающе кивнул. Йа, сентиментальный парень, надо запомнить, вдруг пригодится. Почитать ему? А и ляд с ним, со временем, почитает.

– Щас… О, нашел. Сказка про менеджера-скинхеда.

– Кого?

– Да хрен знает, Ерш. Я ж не в курсе.

– Думал, ты тогда жил.

– Вот такой? Вся морда в шерсти и тогда жил?

– Ну, хрен знает.

– Слушать станешь?

– Да.

Хаунд внутри усмехнулся очередной порции безумия, свалившегося ему на голову. Ночь, зеленый странный туман, летающая хренотень, погоня, обезьяны. И он читает на ночь здоровенному лбу. Дас ист фантастиш, йа.

Бывшие футбольные фанаты – это нонсенс. Такое тупо невозможно, баста и точка. Перестал ходить на мяч, забиваться на после с парнями из другой фирмы, квасить все, что горит и тупо жить непонятной другим жизнью? Ничего страшного, внутри все такой же, сваренный из брусков холодной стали.

– Вася!

Ну, здравствуй, Василий, что ли… Приехал тогда с командировки. Намотав в очередной раз немало километров, от Магнитки, да-да, до Нефтекамска. А тут, надо же небывалое дело, новенький. Оказалось, даже мой сосед, сидит себе справа, мелькает рыжеватой бородкой, аккуратно подбритой в тонкие линии по щекам к вискам. Знакомое дело, надо же, где такое видел?..

К четырем часам нашего самарского, тогда шедшего вообще нога в ногу с Мск, времени делать становилось практически нечего. Почему? Потому как в Башкортостане все люди, умевшие что-то решать, давно уехали домой, к чаю, баурсаку с лагманом и прочим вкусным радостям. Даже если там вовсе не балеш с чак-чаком, а совсем даже обычные православные щи и чай из пакетиков. А сосед, становилось ясно почти безошибочно, жутко устал изучать тактико-технические характеристики отопительного оборудования. А еще он курил, угу.

– Пошли курнем.

Сигарета есть средство коммуникации и возможность поговорить наедине. Нарушать разговор за перекуром тупо невежливо.

– Василий?

– Михаил?

– На мяч ходить не перестал?

– С чего вдруг такие мысли?

– Ты ж хулс.

Василий поскреб бороду. Улыбнулся.

– Сильно заметно?

– Весьма.

– Раньше было дело.

Моя сестренка в восемнадцать влюбилась в радикального эколога, левого по призванию и анархиста по сути. Упорола в столицу, прожила год и вернулась. И продолжила борьбу с правыми. Как-то же так выходит, что где правые-наци, там и хулсы. И они жутко не любят шавок, ну, антифа, антифашистов. Так что увидеть хулса, пару раз влезая в эти дела, вполне возможно.