«Ёнчжу, перезвони мне через два часа».

Ынчжу стала внимательно читать объявление. Работа сутки через сутки. Не было указано, что требуется именно мужчина. Может быть, потому что это подразумевалось само собой. Ограничение было только возрастное: не старше пятидесяти лет. Она подумала, что именно это условие было причиной того, что охранника до сих пор не нашли – в деревне жили в основном старики. И сколько найдётся мужчин помоложе, которые захотят охранять дома? Тут и думать было не о чем. Её религией всегда были сберкнижки. Она их закрыла при покупке квартиры. Теперь ей нужны были новые книжки и новая работа, которая поможет их наполнить. В руках у неё было резюме. Она сразу пошла в жилконтору лесопарка.

В офисе сидел один О Ёнчжэ. Он разговаривал по телефону. Стоя на пороге, Ынчжу наблюдала за ним. Она слышала от Совона, что его дочь погибла ужасной смертью. Она колебалась. Ведь «нельзя спрашивать дорогу у сбившегося с пути».

«Чем могу вам помочь?» – спросил Ёнчжэ, закончив телефонный разговор. Он не был похож на человека, несколько дней назад потерявшего дочь. Его лицо было спокойным, рубашка – чистой и аккуратно выглаженной. Ынчжу протянула ему своё резюме:

«Я по поводу вакансии охранника».

Ёнчжэ молча посмотрел на неё. Он смотрел долго, будто спал с открытыми глазами, и затем сказал:

«Это работа не из лёгких».

«Я знаю».

Он просмотрел резюме. Затем началось собеседование. О Ёнчжэ во всём был интеллигентным человеком. Выражение его лица, поведение и поступки – всё указывало на это. За исключением одного – глаза были слишком холодными. Иногда в них проскальзывало что-то, от чего мурашки пробегали по коже. Само собой Ынчжу не обращала на это внимания, потому что не глаза выдают вам зарплату. Когда оклад в два раза больше, чем у кассира в магазине, тебе всё равно, пусть бы даже глаза были как у ската.

«Когда вы можете приступить к работе?»

Ынчжу чуть не ответила: «Хоть завтра». Конечно, это большое везение, что она в такой глухомани и прямо рядом с домом нашла работу. Это хороший знак, значит, всё будет хорошо. Но она не хотела уронить себя, поэтому, опустив глаза, ответила: «Начну с воскресенья».

«Папа, уже 8:20!» – крикнул Совон за дверью. В этот момент Хёнсу, присев на край ванны, сражался с Воротилой. Новая версия Воротилы была намного противнее и проявлялась чаще: за четыре дня уже четыре раза. Причём это не проходило само собой. Не проходило, когда Хёнсу держал руку под горячей водой, или массировал её, или делал горячий компресс. Так просто не проходило. Даже когда возвращалась чувствительность, на полное восстановление уходило три дня.

А вчера Воротила дал о себе знать с утра, после того как Хёнсу пришёл на работу. Когда он сделал кофе и собирался сесть за свой стол, из левой руки ушла вся сила. Она повисла, ударившись об угол стола. Чашка с кофе полетела на пол и разбилась. Заместитель Пак удивлённо смотрел то на лицо Хёнсу, то на его руку. Хёнсу покраснел и начал массировать руку, оправдываясь: «Ничего, ничего. Иногда случается. Скоро пройдёт».

Но спустя час рука по-прежнему висела плетью. Хёнсу сильно переживал и не знал, что делать. Все методы лечения, которые он применял до сих пор, абсолютно не помогали. К вечеру, в конце рабочего дня, заместитель Пак достал канцелярский нож. Ничего не объясняя, он с силой схватил Хёнсу за левую руку, которая без движения покоилась у него на ноге, и надрезал средний палец. Полилась тёмно-красная кровь. Не успел Хёнсу испугаться, как к руке моментально вернулась чувствительность, словно по ней потёк ток. Через несколько минут он смог сжать кулак. Хёнсу, глядя на руку, сжимал и разжимал пальцы. С одной стороны, ему было стыдно. А с другой – удивительно.

«Ты откуда знал, что можно так сделать?»

На вопрос Хёнсу Пак, пожав плечами, ответил: «У моей мамы иногда случается подобное. Только у неё проблема не с рукой, а с ногами. Она испытывает сильный стресс из-за отца. Когда возникает такой приступ, она даже пальцем не может пошевелить, и ничего не помогает. Самый лучший способ – надрезать кончик пальца и пустить кровь. Поэтому я поневоле стал профессиональным кровопускателем. Всегда обращайтесь, я не откажу и обязательно помогу».

Пак убрал нож в ящик стола, на минуту задумался, затем повернулся и спросил: «Значит, и у вас какой-то стресс?..»

Хёнсу открыл в ванной шкафчик, нашёл аптечку и стал рыться в ней. Ничего подходящего он не нашёл. Даже ножницы и пинцет были с тупыми концами. А рука всё висела, как мёртвая змея. В дверь всё время кто-то стучал, а в отдалении Совон чуть ли уже не пел: «Папа, почти двадцать пять минут».

Хёнсу положил руку на стиральную машину, взял стеклянный стакан, ударил им о край раковины. В раковину и на пол посыпались острые осколки. Подняв один из них, он надрезал кончик среднего пальца. Между пальцами полилась кровь и закапала на пол. Хёнсу застонал. Было такое ощущение, словно то, что закупоривало вену, вышло из тела вместе со струёй крови. Одновременно с этим его охватило приятное чувство, будто он долго терпел и наконец-то сходил в туалет. Он ощутил, что чувствительность возвращается. Рана сильно болела. В дверь опять застучали. Хёнсу достал из аптечки пластырь и заклеил рану. Затем он смыл кровь, собрал осколки и выбросил их в мусорную корзину. Когда он открыл дверь, кто-то молниеносно вбежал в ванную, это был Сынхван.

«Тебя подождать на улице?» – спросил Хёнсу, выходя из ванной. Изнутри донёсся глухой голос: «Идите без меня».

Совон надел ранец и ждал в прихожей. А Ынчжу, стоя спиной к Хёнсу, мыла посуду. Она совсем не обращала на него внимания, даже когда он переоделся и вышел. С другой стороны, он был благодарен ей за это. С понедельника его желание признаться ей во всём стало ослабевать и наконец напрочь исчезло. Он только без конца и без толку сожалел: не надо было приезжать сюда, пусть даже и потерял бы работу. Он думал, что в памяти всё сгладится, но это было ошибкой.

Та девочка возникала откуда угодно и когда угодно. Её окровавленный вид, крик «папа» и ощущение, которое он испытал, когда она билась в конвульсиях под ладонью его левой руки. Каждый день на короткий миг приходило осознание, что это он совершил убийство ребёнка. Он почти терял рассудок. Когда же этот миг проходил, Хёнсу чувствовал себя совершенно потерянным. У этого момента было ещё одно название – страх. Страх за себя и за своё будущее; страх перед тем, что он может совершить, и страх, вызванный осознанием того, что разрушенную жизнь не вернуть.

Без помощи водки ему было очень трудно переживать этот страшный момент. Он чувствовал себя маленьким одиноким мальчиком в пустыне. Ему казалось, что, если Ынчжу спросит: «Что-то случилось?», он всё ей расскажет и спросит у неё, как ему быть дальше. Если она скажет: «Умри!», то он и к этому был готов. Но если она посоветует ему явиться с повинной, то он, конечно, решиться на это не сможет. Страшнее смерти было то, что Совон запомнит его убийцей. И то, что Совона будут называть сыном убийцы. Это было хуже смерти. А если она предложит всем вместе покончить с собой… Об этом даже думать не хотелось. Лучше бороться с девочкой, которая без конца появляется и называет его папой. Так же как он всю жизнь боролся с криком «Хёнсу!», который раздавался из колодца. Поэтому он должен держаться. Время. Время поможет решить все проблемы.