— Мой сын мог бы стать хорошим стрелком. Мне бы хотелось думать, что он и сам мог бы завоевать эту награду.

Единственный сын сэра Джайлза умер от лихорадки, а его единственная дочь была замужем за рыцарем, который имел владения в Девоне, причем сэр Джайлз не любил ни зятя, ни дочь.

— Все равно, когда я умру, все, что у меня есть, достанется им, — сказал он Томасу, — так что вам с Робби вовсе не грех, пока я жив, всем этим попользоваться.

Юноша убедил себя, что он не забросил поиски Грааля, потому что часами вчитывается в отцовскую рукопись. Страницы были из плотного пергамента, дорогого и редкого, что показывало, насколько важными были эти записи для отца Ральфа, но, так или иначе, Томас мало что в них понимал. Большая часть книги представляла собой разнообразные легенды или истории. Один рассказ повествовал о том, как некий слепец, любовно гладивший чашу, прозрел, но потом, разочаровавшись в облике Грааля, снова потерял зрение. В другом рассказывалось, как мавританский воин попытался похитить Грааль и был превращен за это кощунство в ползучего змея. Самая длинная в книге история была посвящена сэру Персивалю, древнему рыцарю, который отправился в Крестовый поход и обнаружил Грааль в гробнице Христа.

На сей раз латинское слово, использованное для описания Грааля, было «crater», что означало кубок, тогда как на других страницах он именовался «calix», чаша. Томас задумался о том, имеет ли это различие какое-либо значение. Интересно, если его отец и вправду владел Граалем, неужто он не распознал, кубок это или чаша? Или, может быть, это неважно и на самом деле никакого различия нет? Так или иначе, но длинное повествование заканчивалось тем, что сосуд (кубок это был или чаша) стоял в пещере Гроба Господня на уступе, у всех на виду, но никто из бывавших там, как христианских паломников, так и нечестивых язычников, святыни не видел. И только когда в грот на коленях вступил сэр Персиваль, Грааль стал виден всем, ибо этот человек был праведником, достойным того, чтобы их глаза открылись. Сэр Персиваль снял реликвию с уступа, привез ее домой и задумал соорудить гробницу, достойную обретенного сокровища, но, как лаконично сообщалось в повествовании, «умер». Под этим сообщением отец Томаса сделал приписку: «Сэр Персиваль был графом Астарака, где его знали под другим именем. Он женился на девице Вексий».

— Сэр Персиваль! — Марриотт был потрясен. — Выходит, он был вашим родичем, может быть, вашим предком! Надо же, а мне Ральф ничего подобного не говорил. Правда, когда он рассказывал что-то в таком роде, я по большей части спал.

— Обычно отец и сам насмехался над подобными историями, — сказал Томас.

— Мы часто высмеиваем то, чего боимся, — нравоучительно заметил сэр Джайлз. Неожиданно он ухмыльнулся. — Джейк рассказывал, что вы сцапали того старого лиса у Пяти Дев.

Пятью Девами называли древние курганы, возведенные, по местному поверью, великанами. Почему место так называлось, Томас понять не мог, поскольку курганов было шесть.

— Сцапали, — подтвердил лучник, — но не там. У Белого Колпака.

— У Колпака, а? Высоко в утесах? — Сэр Джайлз уставился на молодого человека, а потом рассмеялся. — Так вы что, побывали на земле Холгейта? Ах вы паршивцы!

В прошлом Томасу не раз доставалось от сэра Джайлза за охоту на его собственных землях, но браконьерство во владениях соседа он, видимо, склонен был считать весьма забавным.

— Он старая баба, этот Холгейт. Ну а что та книжица, ты в ней разобрался?

— Увы, и сам не знаю, — отозвался Томас, уставясь на имя Астарак.

Он уже знал, что так называлось имение на юге Франции, которым род Вексиев владел до того, как их объявили изменниками и еретиками. Он слышал также о том, что Астарак, находившийся рядом с колыбелью ереси катаров, не миновал ее воздействия. Тамошние сеньоры стали еретиками, а когда сто лет назад король Франции и истинная церковь прошли по нечестивым землям огнем и мечом, Вексиям пришлось бежать. Получается, что легендарный сэр Персиваль был на самом деле Вексием? Томасу казалось, что чем глубже он проникает в эту тайну, тем больше запутывается.

— Сэр, а мой отец никогда не говорил об Астараке?

— Астарак? А что это?

— Место, откуда родом его семья.

— Нет, нет, Ральф вырос в Чешире. Так, во всяком случае, он всегда говорил.

Чешир был всего лишь убежищем, местом, где можно было укрыться от инквизиции. Но не был ли там спрятан и Грааль?

Томас перевернул страницу и нашел длинный отрывок, описывающий, как шайка налетчиков попыталась напасть на замок Астарак, но была устрашена и рассеяна видом Грааля.

«Он ослепил их, — писал отец Ральф, — и триста шестьдесят четыре нечестивца пали замертво». На другой странице говорилось о том, что человек не способен солгать, если он держит руку на Граале, «ибо, солгав, будет поражен смертью». Бесплодной женщине прикосновение к Граалю даровало счастье материнства, а если мужчина пригубит из него в Страстную пятницу, ему будет дано краешком глаза увидеть «ту, которая станет его женою на небесах». Еще одна история повествовала о некоем рыцаре, несшем Грааль через пустыню. Язычники преследовали его и должны были неминуемо настигнуть, но Господь послал огромного орла, каковой, подхватив и рыцаря, и его коня, и священный сосуд, воспарил в небеса, оставив сарацин завывать в бессильной ярости.

Одна фраза, «Transfer calicem istem a me!», повторялась на страницах книги снова и снова, и Томас ощущал в ней горечь и досаду отца. «Да минует меня чаша сия» означала она, ибо то были слова, произнесенные Иисусом в Гефсиманском саду, когда Спаситель обратился к своему Небесному Отцу, умоляя избавить его от крестных мук. Эта же фраза порой встречалась в рукописи по-гречески, на языке, который Томас изучал, хотя полностью им так и не овладел. Большую часть греческого текста ему, худо-бедно, удалось расшифровать, но все написанное по-еврейски так и оставалось тайной.

Сэр Джон, старый викарий прихода Святого Петра, подтвердил, что текст вроде бы и вправду древнееврейский, но какой-то странный.

— Все, чему меня учили по части древнееврейского, увы, давно забыто, — сказал он Томасу, — но не припоминаю, чтобы хоть когда-нибудь видел такие диковинные значки. — Священник указал на символ, напоминавший человеческий глаз. — Очень странно, Томас, очень странно. Может, это и не древнееврейский? — Он помолчал, а потом печально, почти жалобно, сказал: — Эх, вот если бы бедный Натан был с нами!

— Натан?

— Он жил тут, когда тебя еще и на свете не было. Собирал пиявок и посылал их в Лондон. Тамошние лекари высоко ценили дорсетских пиявок, ты знал об этом? Но бедняга Натан был евреем и, ясное дело, уехал вместе с остальными. — Евреев изгнали из Англии почти пятьдесят лет тому назад, но в памяти священника это событие было чуть ли не свежим. — Никто так и не узнал, где он находил этих пиявок, — продолжил сэр Джон, — и я порой гадал, не наложил ли Натан напоследок на них проклятие? — Старик нахмурился, глядя на книгу. — Она принадлежала твоему отцу?