Ликин едва успел закончить фразу, как Деллия, отодвинув от него колени, привстала на ложе с грозным видом.

– Я чего-то не понимаю... Что ты мелешь, дружок?

– Весталка Альбия бежала из темницы неделю назад... Я бы рассказал тебе об этом раньше, моя прелесть, но из-за суда над внучкой Августа никак не мог покинуть дворец, – лепетал Ликин, оправдываясь.

– Нет, этого не может быть! – воскликнула Деллия с лицом, искажённым от гнева.

– По этому делу начато расследование, – продолжал Ликин. – И Ливия обещала лично следить за тем, как будут продвигаться поиски беглянки.

– Но как ей это удалось? Как она сумела выбраться из темницы?

– По словам надзирателя, две весталки пришли навестить свою подругу в темнице и две весталки вышли оттуда. Ничего подозрительного, не так ли? Обман раскрылся на следующий день, когда одна из жриц не появилась в храме для проведения службы. Исчезнувшую весталку искали до тех пор, пока надзиратель не признался Великой деве, что накануне, в полночь, впустил в подземелье двух жриц. Так выяснилось, что вместо Альбии в темнице оказалась её подруга, а сама Альбия сбежала...

– А вторая весталка? Удалось узнать, кто она? – выслушав рассказ Ликина, нетерпеливо спросила Деллия. – Ведь за такой проступок она должна отвечать перед судом!

– Это была не весталка. Подруга Альбии призналась, что ей помогала переодетая в жрицу служанка, которой она велела после побега первым же кораблём уплыть из Рима в любую дальнюю провинцию. Думаю, что и Альбия покинула город таким же путём, и, если это так, отыскать её следы будет весьма сложно. Найти иголку в стоге сена проще, чем человека, затерявшегося в одной из римских провинций, которых насчитывается более двух десятков по всему миру.

Деллия с минуту смотрела на Ликина затуманенными от злобы глазами, точно пытаясь понять, искренне ли он говорит. Потом, обдумав его слова, она помотала головой и твёрдо произнесла:

– Без Марка она бы не уехала из Рима. Я уверена, что это он устроил ей побег.

– Разумеется, Ливия также не отрицает этого, – с готовностью отозвался Ликин. – Первым делом по её приказу преторианцы перевернули всё вверх дном в римском доме Блоссиев и во всех их загородных имениях. Братья Блоссии исчезли. Домашнюю челядь, всех рабов фамилии пытали, но ничего толкового от них не добились. Один лишь привратник вспомнил, что в ночь побега к ним в дом приходили две женщины, с которыми долго беседовал Блоссий-младший...

– Ну конечно! – не дав Ликину договорить, вскричала Деллия с таким видом, как будто ей внезапно открылась истина. – Деций Блоссий и – две женщины, одна из которых, несомненно, его давняя любовница и верная подруга Кальпурния!

Она вскочила и, схватив любовника за плечи, приблизив лицо к его лицу, сказала прерывающимся от радостного волнения голосом:

– Слушай меня, Ликин! По моему твёрдому убеждению Кальпурния – ну, ты её знаешь: это вдовушка Гнея Альбия, нашедшая утешение от горя в постели Блоссия-младшего, – также участвовала в побеге весталки. Во-первых, в угоду Децию; во-вторых, в знак своего родства с весталкой. И если она укрывает беглецов в одном из своих обширных имений, я узнаю об этом месте не позднее завтрашнего вечера. Клянусь Геркулесом, мы непременно их найдём!

Лихорадочное состояние от нетерпения и предвкушения остро-сладкой мести полностью завладело Деллией. Глаза её возбуждённо заблестели, щёки разрумянились. Уловив перемену в настроении любовницы, Ликин не замедлил этим воспользоваться себе во благо. Он уверенно обнял её и крепко поцеловал в губы. Потом он раздевал её, лаская и целуя горячее обнажённое тело, пока оно наконец отозвалось и подалось ему навстречу.

День был пронзительно-свежий, но не холодный, не похожий на предыдущие. Пушистые рваные облака на голубом небе сливались с белыми шапками первого снега, укрывшего вершины Альбанских гор. Редкие порывы ветра трепали верхушки деревьев, безжалостно срывая последние листья, оголяли клумбы с запоздалыми цветами. Ласточки с криком проносились над крышами домов и тонули в небе.

В уединённом покое, выходившем окнами в сад, на низком ложе лежала Альбия. Её тело под покрывалом казалось тонким и хрупким, кожа на лице – почти прозрачной; тень ресниц падала на бледные щёки; между полуоткрытых губ влажно блестела полоска жемчужных зубов. Весь её облик дышал такой непорочной прелестью, такой воздушной нежностью, что, глядя на неё, трудно было представить, как всего пару дней назад она металась в тяжёлом полузабытьи, измученная жаром и усталостью. Танатос, гений смерти, кружил над ложем весталки, но, не дождавшись своего часа, улетел куда-то в запредельные миры: болезнь, терзавшая девушку несколько дней и ночей подряд, постепенно отступила.

С той минуты как Марк увидел Альбию в своём доме в сопровождении её старой служанки и Деция и до той поры, как они, бежав из Рима, нашли убежище в глухой деревне у подножия Альбанской горы, он ни на шаг не отходил от неё. Пережитые Альбией страдания и последовавшая за ними тяжёлая болезнь уже превышали её силы, и Марку не оставалось ничего другого, как молить богов о пощаде и снисхождении. Пожалуй, впервые в жизни он почувствовал религиозное благоговение перед незримыми высшими существами, от которых теперь зависела судьба его любимой. При мысли, что он может навсегда потерять Альбию, душа его превращалась в один крик боли, – и этой болью было пронизано каждое слово его молитв. Каждое биение его сердца стало теперь молитвой.

В тот день, когда перед напором молитв и неистощимой надежды недуг начал ослабевать, а дыхание Альбии стало размеренным и тихим, Марк впервые крепко уснул. От долгих часов бдения у постели больной, крайней усталости и тревог его глаза начали слипаться. Шипение смолы в факеле, кудахтание кур во дворе и голубиное воркование за стеной убаюкивали его. Борясь со сном, он иногда вскидывал голову и всматривался в лицо Альбии, но потом наконец сдался и уснул.

Когда Альбия открыла глаза, то не сразу вспомнила, где она и что с нею произошло. В комнате, окутанной вечерним сумраком, шипя и роняя капли смолы, горел факел. По стенам скользили смутные тени и блики, но ещё до того, как глаза Альбии различили в полутьме очертания Марка, она почувствовала его присутствие. Она улыбнулась и хотела позвать его, но её уста издали только еле слышный шёпот.

Погружённый в глубокий сон, Марк не мог его слышать. Но он увидел и услышал Альбию во сне. Он уловил её дыхание; её губы шевельнулись, назвав его имя. Прикосновение её влажных пальцев и невыносимо томительный поцелуй опалили его сердце. Марк тихо застонал от объявшего его желания: ему хотелось прильнуть к её бёдрам, проникнуть в неё и любить, любить её до изнеможения, до страстного и блаженного исступления...

Охваченный этим неистовым желанием, Марк проснулся и увидел, что Альбия с нежностью смотрит на него.

– Ничего не хотела я так сильно, как увидеть тебя, увидеть рядом, наяву, – тихим голосом произнесла весталка, – я тосковала по тебе. И вот ты здесь... Позволь же мне обнять тебя.