Джоко некоторое время разглядывал ее, холодок отчаяния прошел по его жилам.

– Наверное, нужно быть очень умной, чтобы это делать.

– Я выучилась этому сама.

Джоко закрыл глаза. Господи, помоги ему! Она, оказывается, не только леди, но еще и очень умная. Умнее любой женщины, о которой он когда-либо слышал. Она сама выучилась работать на пишущей машинке – не на какой-то там швейной машинке или ткацком станке, а на пишущей. Где такое было слыхано?

Мария зажгла керосинку, чтобы вскипятить воду. Эта комнатенка была жалкой и убогой, но сейчас она не придавала этому значения, хотя еще две недели назад посмотрела бы на нее иначе. Ведь это было жилище Джоко.

Она чувствовала себя непринужденно, оставаясь здесь и заботясь о нем. Она была нужна, она была полезна. Во второй раз за последние дни они с Джоко проснулись вместе. Она больше не была одинокой.

Мария взглянула на Джоко, лежащего на тюфяке, и ее сердце вздрогнуло. Он снова задремал. Слезы выступили на ее глазах, она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла его плечи тощими одеялами.

Его избитое лицо было красивым – таким родным, таким юным, словно у чумазого мальчишки. С гордостью и нежностью она приготовилась ухаживать за ним.

Мария наблюдала, как Джоко просыпается. Сначала он слегка застонал, затем вздрогнул. Она могла только догадываться о боли, которую он испытывает.

Его веки задрожали, он мигнул. Его левый глаз открылся шире правого. Он осторожно поднял руку и подул на нее. Совсем как ребенок.

Затем он поймал ее взгляд. Его улыбка выглядела чуточку смущенной:

– Я, кажется, задремал?

– Да, – Мария снова зажгла керосинку, чтобы подогреть кофе. – Тебе нужно спать. Мне всегда говорили, что сон – лучшее лекарство, – она вытащила две разные чашки и критически оглядела каждую. Она почувствовала на себе пристальный взгляд Джоко.

– Почему ты еще не замужем? – спросил он, прокашлявшись.

– Я не хочу замуж, – ответила она, не поднимая взгляда.

Джоко выждал минуту, затем встряхнул головой:

– Не рассказывай сказки. Я уверен, что хочешь.

– Почему же, я никогда не хотела замуж, – она изобразила на губах фальшивую улыбку и притворилась удивленной. Дурное предчувствие охватило ее. Ей очень не хотелось услышать следующий вопрос, после ответа на который он будет презирать ее. – Откуда у тебя взялась эта идея?

Джоко оценивающе оглядел ее. Если бы на его голове был котелок, он, наверное, сдвинул бы его на лоб.

– Потому что тебе нравится быть любимой. У тебя любящее сердце.

От его слов руки Марии замерли. Она почувствовала, что ее уши начинают гореть. По ее телу пробежала дрожь. Джоко вытянул ноги и повернулся, чтобы лечь поудобнее.

– Я не ошибся?

– Нет, не ошибся, – кивнула она.

– Так почему же ты не замужем – такая леди, как ты?

Мария налила кофе в чашки и понесла их к тюфяку. Вручив одну чашку Джоко, она села на стул и глубоко вздохнула.

– Пей кофе, пока он горячий.

Джоко попробовал кофе и поблагодарил ее:

– Хороший. У меня получается хуже.

– Спасибо.

– Так почему ты не замужем?

– Потому что я должна заботиться о сестре.

– Разве мужчина, за которого ты хотела бы выйти замуж, не стал бы заботиться о ней? – пристально взглянул на нее Джоко.

– Я не спрашивала его, – встряхнула головой Мария.

– Надо было спросить. Я например с радостью стал бы заботиться о ней… – он спрятал нижнюю часть лица за чашкой, – …если бы мог получить тебя в жены.

Мария почувствовала, что ее щеки запылали, и уставилась в чашку с недопитым кофе. Слезы выступили в уголках ее глаз. Как приятно ей было слышать эти слова! Этот мужчина занимался с ней любовью, пользовался ее телом, но вопреки всем условностям общества все-таки хотел жениться на ней. Однако ей хотелось заплакать от стыда – ведь она соблазнила мальчишку.

– Сколько тебе лет, Джоко?

– Я достаточно взрослый, – он выпил еще глоток самого лучшего кофе, который ему когда-либо доводилось пробовать. – Какая разница, сколько мне лет?

– Да, действительно, с точки зрения жизненного опыта ты гораздо старше меня.

– Ты совершенно права.

Мария глубоко вздохнула. Он не должен страдать из-за ее проступков.

– Ты старше моей сестры, но не намного. Тебе девятнадцать? Двадцать?

– Наверное, где-то около двадцати, – пожал плечами Джоко.

Мария поникла на стуле.

– Я так и думала, – она знала, что не красавица, а теперь выяснилось, что она еще и слишком стара для него. Его признание заставило ее устыдиться себя. Ей следовало бы понимать, что он еще молод и легко увлекается. Ее грех был больше, потому что она разрешила ему – нет, заставила его заниматься с ней любовью. Мария содрогнулась. Во второй раз она отбросила свои моральные устои в темный час одиночества и страха, став теперь совратительницей.

– По сравнению с тобой я очень старая. Таких, как я, люди называют старыми девами, – выражение ее лица стало трагическим. – Мне уже двадцать пять.

– Ну и что? – хмыкнул Джоко.

– Джоко, послушай меня… это честь для меня, что ты… было бы честью… – Мария не знала, как выразить словами то, что ей хотелось сказать ему. До сих пор ей никогда еще не делали предложений.

Ее щеки стали густо-красными. – Тебе нужно найти кого-нибудь, кто больше подходит тебе по возрасту. Чистую молодую девушку, с которой ты заведешь детей.

– Я заведу детей с тобой, – сглотнул он.

На мгновение Мария представила себе милых девочек с длинными белокурыми волосами, свисающими из-под светло-голубого банта, и серьезных мальчиков, настаивающих, чтобы им состригли кудри. Эта картина пронзила ее словно нож.

– Я сочла бы за честь иметь от тебя детей, но твоим детям нужна мать получше меня.

Джоко вскинул голову, его лицо нахмурилось:

– Он сказал тебе, что ты плохая?

Мария почувствовала, что у нее краснеет шея. Она сама навела его на разговор, которого хотела избежать.

– Не совсем так. Мы с сестрой были бедны и одиноки, а его родители возлагали на него большие надежды. Они хотели ему кого-нибудь получше.

– Но ты любила его? – настаивал Джоко. Голос Марии стал совсем тихим. Ее старая боль прорвалась наружу из давно зарубцевавшихся ран.

– Я думала, что он любит меня. Он так говорил мне. И я сделала глупость… – она пожала плечами. – Я… я позволила ему…