— Будут ли другие указания?

— Я же сказал — отправь людей за Рябым. Ему надо заткнуть глотку.

— Эй, джентльмены! — послышался голос из-за решетки.

В клетке для задержанных стоял небритый фермер, держась за прутья.

— Чего тебе? — спросил Лагранж.

— Мерфи сказал, что меня надо выпустить. Так, может быть, кто-нибудь отопрет, наконец, решетку?

— Мало ли что сказал Мерфи, — процедил Мутноглазый. — Сиди и не шуми. Разберемся и с тобой. Со всеми разберемся.

Он вышел из участка, крайне раздосадованный. Босс, видимо, собрался торчать тут все время. Будто нет у него других дел.

В его присутствии Лагранж чувствовал себя скованно. Боялся что-то сделать не так. И не сомневался, что все равно босс найдет к чему придраться. И останется недоволен. Вечно он недоволен.

Однако настроение Лагранжа быстро улучшилось, стоило ему увидеть, как толпа ковбоев ведет к нему Томаса Мерфи.

Мерфи надо было бы повязать сразу, но Форсайт запретил это делать, пока в поселке околачивался маршал. Пришлось дожидаться удобного момента.

Бывший шериф выглядел слегка потрепанным. На нем не было шляпы, и рубашка лишилась одного рукава. У ковбоев, висевших на Мерфи, вид был тоже неважным — окровавленные физиономии, разодранные рубахи, а одного даже волочили под руки.

— Что за дела? — сердито спросил Мерфи, когда его подвели к участку. — За что меня схватили?

— Джон, мы ему спокойно говорим, мол, пройдем в участок, — задыхаясь, начал докладывать один из ковбоев. — А он — драться!

— Почему без наручников? — спросил Лагранж.

— Да он не дается!

Мутноглазый поднес ствол револьвера к лицу бывшего шерифа:

— Давай без глупостей, приятель. Ты же не против порядка? Ты же сам — законник. Вот и подчиняйся новому закону. Поселок — собственность компании. Живут в нем только работники. Ты уволен. Если устроишься работать на карьере — добро пожаловать. А пока отсидишь недельку за дебош. Согласен?

— А по-другому — никак? — спросил Мерфи, косясь на ствол.

— По-другому?

Лагранж выстрелил в воздух так, что дульное пламя опалило лицо бывшего шерифа.

Мерфи зажмурился и чихнул.

— Понял.

Они завели его в участок. Скотт Форсайт даже головы не поднял от бумаг. Лагранж отпер решетку, и Мерфи затолкали в камеру.

— Проверьте салун, — сказал Форсайт. — Проституток не трогать, задерживайте только мужчин. Действуйте аккуратно. Нам не нужны трупы.

Он собрал все бумажки в коробку и встал, прижимая ее к груди.

— Я уезжаю в город. Помни, что с Рябым надо разобраться. Как можно скорее, понял? Как можно скорее.

— Разберемся, босс! — пообещал Мутноглазый, мысленно добавив: «Только вали отсюда как можно скорее».

Противник стрелял в Энди из винтовки, даже не надеясь попасть — парень держал приклад у пояса, и нажал на спуск, не целясь. Рядом выстрелил Крис. Винчестер упал на песок, а парень схватился за руку. Но за миг до этого Энди почувствовал, что его словно кто-то дернул за рубашку. Еще позже он ощутил режущую боль в боку и спине.

Он выстрелил из дробовика. Противники упали на песок, прячась за бычками, и Брикс круто развернул кобылу, чтобы одним прыжком выскочить из сухого русла. И с каждым ударом копыт у него под ребрами вспыхивала мучительная боль. Эти вспышки скоро слились в одно пламя, и оно расширялось в боку, и каждый вздох давался с трудом.

Он перетянул рану шарфом, оперся на две скатки сзади, и боль под лопаткой немного затихла. Но теперь он вдруг перестал замечать свои ноги, словно потерял их. Он не чувствовал привычных толчков снизу. Он просто летел, оторвавшись от седла, и время от времени поднимался так высоко, что видел внизу свою кобылу рядом с мерином Криса, видел сверху пятнистую шляпу приятеля и его рубашку, потемневшую между лопаток. Ему стоило больших трудов вернуться в тряское седло и сквозь зубы отвечать что-то на встревоженные вопросы Криса.

Когда он снова ненадолго очнулся, кобыла бесшумно плыла среди волнистого тумана, и где-то рядом шумело море.

«Вот я и умер», — подумал Энди Брикс и провалился в звенящую черноту.

Голос отца раздавался где-то рядом:

«Ну, сынок, где ж тебя так угораздило… Осторожней надо быть, осторожней, не шататься, где попало… Смотри, кусок рубашки внутри оказался. Вытащим, все вытащим, все до последней ниточки, нам тут грязи не нужно… А косточка-то целая, без осколков, только надломилась… Это мы склеим, срастется все, будет крепче, чем было … А кишки не пробило? А легкое? …»

— Лей сюда, — говорит отец, — лей, не жалей, ему не больно. Придави здесь. Тут подтянем, тут зашьем, а тут само зарастет…

Больно, больно! Энди закусил губу, чтобы сдержать стон. Он лежал лицом вниз в жесткой постели, и подушка под ним пахла свежим сеном. Больно…

Все закружилось перед ним и внутри него, и он, кружась, полетел внутрь сверкающей воронки… Он летел быстро, быстрее боли, и она отстала, и только иногда догоняла его, чтобы хлестнуть сзади по спине…

Он открыл глаза и увидел огонь. Яркое, почти белое пламя плясало в черноте, освещая незнакомые лица. Лица кружились вокруг него, и огонь тоже поплыл в сторону.

Энди попытался повернуть голову, чтобы не терять огонь из вида, но голова его не слушалась. Огромный цветок вырос из огня — невиданный цветок, белый тюльпан с махровыми лепестками, и в прозрачных лепестках змеились жилы, по которым пульсировала кровь, то желтая, то красная, то желтая, то красная. А бубен продолжал гулко стучать где — то рядом, и кто-то сказал:

— Пей.

Горячее вязкое варево заполнило рот, обожгло глотку, растеклось где-то в груди, и Энди выдохнул синее пламя.

— Еще пей.

Это была вода, твердая и хрустящая на зубах, он жевал ее и почему-то боялся проглотить. Он боялся, что все кончится, как только он проглотит хрустящую воду. А ему не хотелось, чтобы все закончилось, ему хотелось и дальше разглядывать букет огромных, прозрачных тюльпанов, которые разрастались вокруг, вытесняя черноту…

Тюльпаны срослись в прозрачную башню головокружительной высоты. Сверкающая остроконечная макушка упиралась в медленно плывущие зеленые облака, а в просветах между ними желтело и поблескивало вогнутое латунное небо…

Винтовая лестница обвивала башню, и по узким ступеням взбиралась маленькая фигурка, то исчезая за круглым боком башни, то показываясь вновь, но уже выше. Энди понял, что это он сам поднимается на башню. Он оставался здесь, в темной комнате, перед пляшущим огнем. И в то же самое время он был там, на высоте.

Ветер пытался сбросить его со скользких ступеней, и ему приходилось прижиматься всем телом к выпуклой стенке, и цепляться пальцами за щели между кирпичами. И каждая ступень, которая оставалась позади, сразу осыпалась. Ее обломки летели вниз, кувыркаясь и отскакивая от стенки.