Владимир посмотрел на друга, спросив:

— И ты не ударил в ответ?

— А вот к этому, Вова, не приучен! С мужиком хоть на смертный бой, но чтобы бабу тронуть? Никогда! Потому что западло это!

Бережной признался:

— Я тоже не могу женщину ударить!

— Значит, поймешь! Наутро я с ней поговорил по душам. Вроде успокоилась. А потом война эта! Я стал в командировки уходить. Неделями в Чечне пропадал. Ну и отправил ее как-то в отпуск к родным, чего ей одной в гарнизоне болтаться? А нам как раз предстояло на дальняк идти! Потрепали нас тогда «чехи» основательно, не помню, как и вывернулись. Но вывернулись, правда, потери большие понесли. Много солдат тогда полегло! Возвращаемся в часть, домой прихожу, письмо под дверью.

От Ленки. Ну а в нем… Гуд бай, мой милый! Воюй сколько душе твоей влезет! А у нее большая, настоящая любовь в городе вдруг образовалась. Так что убедительно просит не препятствовать разводу. Ну и так далее… Короче, кинула меня моя Ленка, как вещь ненужную из жизни выбросила…

Сергей закурил:

— Но меня не поступок ее подлый возмутил. Все в жизни бывает, может, и полюбила другого. Другое возмутило, это ее: «Воюй сколько хочешь»! Как будто я спекуляцией занимаюсь, а не родину защищаю! Кто-то должен ее защищать, не все же только разворовывать? Запил я тогда! Да так и не останавливаюсь, в принципе, за исключением боевых выходов. А был в отпуске, видел ее с бычарой, новым мужем, как раз перед тем, как его грохнули на разборках бандитских. Цацей стала, что ты, не подходи, какая там жена офицера? У нее муж круче самого крутого яйца! Поговорить с ней хотел, охрана не подпустила. Хотел устроить им кишмиш, потом передумал. А на хрена мне это надо? Обозвал ее то ли сукой, то ли блядью, не помню уже, и ушел. Бычара ее ничего, смолчал! Ну а когда пристрелили ее муженька, месяца через два опять письмо от нее! Мол, может, сойдемся?

Ошиблась, видите ли, она, поняла, что любит только меня, готова вину свою искупить. Да, люди допускают ошибки, но ошибка ошибке рознь. С ее стороны не ошибка была, а обычное предательство! А этого я не прощаю никому и никогда. Думал, как ответить, а потом взял листок и написал коротко: «Пошла ты…»

Подумал еще, меня убить, как она считала, могли в любое время, и останется Лена при бобах, а с «новым русским» у нее все спокойно будет! О себе думала. Только я вот до сих пор воюю, — Сергей постучал по дереву, — а ее навороченный бык в дорогом гробу гниет без всякой войны! Отправил письмо, и больше никакой переписки. Знаю, что живет с каким-то чуханом, бьет он ее по морде за что ни попадя. А мне все равно!

— Да, и ты, значит, познал в этой жизни немало!

— Немало — мягко сказано, Вова! Но ни 6 чем не жалею! А сейчас вот с женщиной одной решил связать жизнь свою, знаю ее давно, но об этом в следующей серии. Тебе пора. Нехорошо, не по-офицерски заставлять женщину ждать. И знаешь, про слухи забудь! И помни, я желаю тебе счастья! Ну а тем, кто языками насчет вас с Верой злословить продолжит, лично их укорочу! Не будь я Антон!

— Спасибо, Серега.

— Да ладно! Чай не чужие?

* * *

Из-за разговора с Антоном Владимир вышел к Вере с небольшим опозданием. Это не осталось незамеченным с ее стороны:

— Ты опоздал, Володя! Раньше этого не было. Можешь объяснить, почему задержался, если, конечно, считаешь нужным отчитываться передо мной?

— Извини, милая, с Антоном разговор затеяли, нужно было закончить его.

Вера спросила:

— Он касался меня?

— Отчасти.

— Вновь слухи?

Владимир отрицательно покачал головой, ответив:

— Нет, Антон не из числа любителей грязных сплетен, просто он знает о наших встречах, и не от меня.

— Да, в гарнизоне даже человек-невидимка не скроется от зависти людской. Ведь сплетни — это продукт зависти. Почему другие могут быть счастливы, а кто-то нет? Так пусть и они, эти другие, будут лишены счастья.

Вот психология тех, кто разносит сплетни. Подлая, грязная психология.

— Ты права! В том же духе я и с Антоном говорил. Он понял.

— И посоветовал не связываться со мной? Так?

— Нет!

Вера удивилась:

— Нет? Ведь он же так Крамаренко жалеет. Я, с точки зрения Сергея, виновница его несчастной жизни. Но я люблю не Крамаренко, а тебя, и в этом моя вина? Кто мешает Геннадию найти себе женщину и жить с ней в радость? А свою любовь я в жертву мужу не принесу.

И он это знает. И если я что-то скрываю от него, так ему же во благо. Мужчина должен понять сердцем, когда его перестают любить, и уйти в сторону, а не собирать порочащую жену информацию, чтобы потом выложить все это перед ней грязной кучей. Разгребай, мол, дорогая!

Мужчина должен уметь побеждать, но и проигрывать он должен с достоинством! Тогда это мужчина!

— Ну все, Вера, не надо так все близко к сердцу принимать.

— Не надо? А тебя отнимут у меня? Не выйдет! Никому я тебя не отдам, пока буду чувствовать хоть частичку любви в твоих глазах. Исчезнет она, значит, и любовь прошла, тогда другое дело — ты свободен. Но, любящего, тебя я не отдам никому.

Володя обнял женщину, которую пробивала мелкая дрожь.

— Я люблю тебя, Вера. Успокойся, все у нас будет хорошо.

— Хорошо? Тогда ответь, почему ты сегодня так безрассудно рисковал собой?

Бережной уточнил:

— Ты про утренний побег солдата?

— Да!

— Ну, во-первых, не безрассудно, а расчетливо, и, поверь, никакого риска в наших с Антоном действиях не было. Не потому, что мы вдвоем вышли на вооруженного солдата. Во-вторых, иначе я поступить просто не мог. Не могли же мы с Антоном допустить" чтобы молодого пацана убили снайперы? А все к этому и шло. Сергей мог не предусмотреть возможного развития событий, я же страховал его. Вот и все! Не знаю, как об этом говорят в гарнизоне, еще не слышал, но все было обыденно, просто и без всякого риска. Антон даже успел за время переговоров водки обожраться. Какой же в такой ситуации мог быть риск?

— Я так испугалась за тебя! Мне почему-то в последнее время очень страшно. Не знаю отчего. Стоило мне только представить, как ты там перед вооруженным преступником, сердце чуть не остановилось.

— Вера! Ну нельзя же так! Пойдем-ка лучше на квартиру. Тебе сейчас просто необходима ласка.

Женщина вдруг заплакала, возможно, давая разрядку накопившимся отрицательным эмоциям.

— Нет, Володя, мне, к сожалению, сегодня нельзя, и давай побудем на улице, я не хочу находиться в замкнутом пространстве.

— Хорошо, но ты не озябла? Дрожишь вся.

— Это не от холода. Это от ожидания приближающейся беды.

Владимир попытался успокоить женщину: