– Значит, правильно отпустил, – заметил я. – Ну а вообще в городе какие новости?

– Не очень так чтоб…

– А поконкретнее?

– Дак вы ж опять ругаться будете.

– Не буду, говори.

– Да будете, будете, знаю я вас… Ещё и в харю небось двинете али вон табуретом по лбу…

– Мить, – даже как-то опешил я. – Ты за кого вообще меня держишь?! Можно подумать, я тут в отделении каждый час руки распускаю!

– Не-е, грех жаловаться!.. – Он явно пошёл на попятную, по принципу «ну, если вам так хочется это услышать…». – Такое начальство, как вы, поискать ещё надо! Я ж на вас молюсь каждый вечер. Образ ваш светлый перед собой представляю, на колени становлюсь и…

– Никитушка! – с укоризной покачала головой Яга, когда я потянулся за веником. – И ты, Митенька, комедию нам не ломай. Отвечай прямо – чего непотребного на улице услыхал?

– А вы меня в полено потом?

– Стыдись, дубинушка, – тоже не сразу нашлась бабка. – Нешто ж я тут так злобствую, что от меня свои же сотрудники шарахаются?!

– Ни-ни, как можно… – На Митькином сарказме впору было замешивать пирожки. – Вы же у нас тут всем заместо матушки любимой. Кормите, поите, указываете, жизни, дураков, учите! Вам перечить – совсем ума не иметь… Мне вон и щенком, и петухом оприходоваться доводилось, за что я вам по гроб благодарственен буду!

Знаете, и ведь слова-то всё правильные. Претензии могут быть к тону, интонационным вариациям, а так – глаза честные, морда дышит простодушием, стоит прямо, не горбясь! Надо бы… сделать ему промеж рогов что-нибудь эдакое, да ведь не за что вроде! Судя по мечущимся под бровями искоркам, те же чувства обуревали и Бабу Ягу. Положение спас Еремеев, он постучал в дверь и завалился с докладом.

– Садись, Фома Силыч, у нас тут очередные фокусы с разоблачением. Тебе тоже может быть интересно.

– Благодарствую, – важно ответил сотник, опускаясь на скамью, а Митька, лишний раз убедившись в полном внимании аудитории, начал издалека:

– Как я шёл-пошёл, добрый молодец синеглазенький! По морозцу шёл на задание, жутко важное, милицейское… По дороге всё воры-жулики, конокрады сплошь да карманнички. В ноги падают, богу молятся, все в тюрьму хотят исправлятися! Так мне до них дела нетути! Я иду-ищу приключеньица, на головушку, на бедовую…

– Ай люли, ай люли! – дружно поддержали мы. – Спасибо, достаточно. Что-нибудь действительно необычное было?

– Было, но ведь вы небось…

– Митя, не искушай судьбу.

– Особливо подозрительного встречать не довелось, а вот тока на Базарной площади Шмулинсон со мной нос к носу спотыкнулся. Сам раскрасневшийся такой, нос синий, а под мышкой корзина здоровущая и в ней бутыль самогона бледного да окорок свиной, во-от такенный! Увидел меня, так и заюлил… Дескать, гость к нему приехал знатный, приехал раввин харьковский! А у самого-то глазки так и бегают, так и бегают… Как удрал, я и не заметил даже. Вот вы меня давеча погромом попрекали, а тока зачем же сюда раввин пожаловал?! Не иначе в Лукошкине синагогу строить, веру иудейскую поднимать! Может, мы отцу Кондрату доложим, пока не поздно, а? Ить святое дело-то…

– Ты сам этого раввина видел? – не дав договорить, перебил я.

– Не-е… не успел, – сокрушенно признался наш парень. – Думал, после матча посмотрю. Сегодня вроде запорожцы в первый раз играют?

– В первый, – подтвердил Фома. – Супротив кузнецов наших, но я бы им и думцев отдал – будет кого со льда соскребать.

– Это если бы там сами бояре играли, – сдержанно напомнил я. – Ну что ж, Митя, рад тебя поздравить! С заданием ты справился блестяще, в качестве поощрения можешь пойти поболеть за своих дружков. Жовто-блакитный флаг попросишь у полковника Чорного.

– Непонятно даже… – Почему-то он насупился. – А сумасшедшего опасного теперича ловить не надо, что ли?

– Пока не надо, мы им завтра займёмся. А сегодня отдохни. По моим скромным просьбам проблем не было? – Я развернулся к Еремееву.

– Никак нет вроде… Молодцов своих предупредил, но уж так строго, так строго, чтоб ни-ни!

– Это правильно… Значит, мы можем рассчитывать на удвоенную скорость распространения информации. Отлично! Бабуля, а не поставить ли нам самовар?

Еремеев вежливо отказался, на Митьку цыкнула зубом бабка… Короче, через пять минут мы сидели с ней одни за столом, пили чай с мёдом и вели пространную беседу о превратностях человеческих судеб.

– Как же ты, сокол, угадал, что Горох у Шмулинсона прятаться будет?

– Благодаря зоркости нашего Митяя. Бабуля, если у вовремя обрезанного еврея в гостях настоящий раввин, то он на базаре свиной окорок покупать не будет. Им это по вере запрещено, следовательно… Я думаю, что всё-таки там наш царь. Более неподходящего места для сокрытия русского государя трудно себе вообразить…

– И то верно… – признала Яга. – Про Фому не растолковывай, я сама догадалась. А вот вора ночного, знать, мне одной брать придётся… Ты ить на кладбище идёшь али забыл?

– Забыл, – честно признал я. – Мне вообще-то и не хочется, был я там уже разок, если помните. Но пойду, конечно, вы только объясните толком, что и как…

– Бояться тебе, касатик, нечего… По зиме, под шубой снежной, да в земле мёрзлой, покойники смирно лежат, наружу редко какой выйдет, уж разве совсем насморку не боится. Оденься потеплее, носки из собачьей шерсти, валенки побольше да вместо фуражки своей треух бараний возьми. Как заветный час придёт – из могилы голос раздастся. Потом сыра земля раскроется, вот старик Сидоров и выйдет. Тут уж ты не теряйся – речь веди почтительно, про поклоны не забывай, за сыновей его прощенья проси, да про Сивку-бурку всё как следует вызнай.

– А если речь не о лошади?

– Ну, ты всё одно у нас самый умный, сообразишь небось, как дело повернуть, чтоб отделению выгоды не потерять.

– Ладно, – обреченно прикинул я. – А вот ладанку против упырей вы мне всё-таки одолжите.

– Экий ты невера, участковый… – наморщила нос бабка. – Да сделаю я тебе ладанку, сделаю. Смотри тока, дедушку Сидорова ей не пришиби, рука у тебя тяжёлая…

* * *

Десятерых стрельцов мы отправили на слежку за Алексом Борром. Причём я лично объяснил, что слежка должна быть явной до нарочитости – пусть знает, гад, что мы не спускаем с него глаз! Нервничающий преступник – бальзам на сердце милиционеру… Получалось, что до вечера я совершенно свободен. «Капкан» на дьяка «поставлен», царь найден (но пусть отдохнёт немного), запорожцы при деле, булава… Вот по делу о краже булавы пока никаких серьёзных подвижек нет. Можно доверять Митькиному нюху и предположить, что булаву украл всё тот же австриец, но на основании эфемерности улик к суду его не привлечёшь. Косвенно мы обложили негодяя со всех сторон, и, будь он российским подданным, Горох, не задумываясь, призвал бы палача! Проблема в дипломатическом иммунитете и, самое главное, в большом количестве иностранцев при царском дворе. Нет, бунтовать никто не будет, но славу разнесут такую – в Европу носу не высунешь. Нет, надо найти способ взять Борра с поличным, до этого он для нас неприкасаем…