— Ритмическая гимнастика. Традиция школы Q. Для женской половины. Тебя тоже заставят ее делать. Так что смотри, учись. По этому они определяют, есть у человека амбиции или нет.

— Какие еще амбиции?

Для меня никаких амбиций не существует. Я думаю лишь о том, как ладить с людьми. Раз свобода живет только в душе, какой смысл в мирских желаниях? Я не могла представить, какие могут быть амбиции в школе.

— Чтобы заработать хорошие оценки. Тогда пройдешь в университет, факультет — на твой выбор. Но одной учебой не отделаешься. И в ритмике надо быть первой. От этого тоже общий результат зависит, — втолковывал раздраженный моей непонятливостью Кидзима, подергивая коленом. Была у него такая привычка.

— Амбиции? На такую ерунду?

— Не все же такие куколки, как ты. Большинство людей по-другому живут.

Короче, гонки на выживание. Терпение и труд все перетрут. Не верю я в это.

Интересно, а как у моей сестры с амбициями? Я посмотрела на танцующих. После нескольких кругов у сестры стали заплетаться ноги, и она остановилась. Сошедшие с круга стояли в стороне. Сестра, сложив руки на груди, без особого интереса наблюдала за одноклассницами, не жалевшими себя. Я поняла, что у нее просто пропала охота дергаться вместе со всеми.

— Нога на счет семь, рука на двенадцать!

Движения танца становились все сложнее. Одна за другой девчонки ошибались, сбивались с ритма. Они выходили из круга и, присоединившись к сестре, продолжали наблюдать за оставшимися, которых становилось все меньше.

— Гляди, вот выпендриваются! — не скрывая то ли неприязни, то ли отвращения, пробурчал Кидзима себе под нос.

Теперь танцевали всего двое. Сумасшедшие команды инструктора они выполняли с ловкостью акробаток. В сторонке собрался народ из разных классов, чтобы поглазеть на представление. Стараясь, чтобы сестра нас не заметила, мы с Кидзимой подошли поближе.

— Нога на счет восемь, рука на семнадцать!

У одной девчонки из этой пары, миниатюрной и складной, энергия просто била ключом. Все у нее получалось необыкновенно легко, казалось, она еще и не то может.

— Это Мицуру. Лучшая в школе. Ни разу ни на чем не прокололась. На медицинский хочет. Об этом все знают.

— А другая? — Я показала на тощее создание с шапкой черных волос, дергавшееся, как кукла на веревочках. По ее страдальческому лицу и движениям было видно, что она уже на пределе.

— Кадзуэ Сато. Новенькая. Хотела пролезть в группу поддержки, но не тут-то было. Она такую волну погнала.

Будто услышав слова Кидзимы, худышка бросила взгляд в нашу сторону и, увидев меня, замерла. Тут же все захлопали. Мицуру победила.

13 декабря

Думаю, многие женщины хотели бы сделаться проститутками. Одни считают себя дорогим товаром и не прочь выставить его на продажу, пока он в цене. Другие физически желают удостовериться, что такое занятие, как секс, не имеет никакого смысла. Некоторые слишком принижают себя, считают жалкими и никчемными и стремятся самоутвердиться, обслуживая мужчин. Встречаются и буйные личности, одержимые духом саморазрушения. И наконец, есть просто добренькие. Но я не отношусь ни к одному из этих типов. Я быстро завожусь от того, что меня хотят. Обожаю секс и готова пропустить через себя всех желающих. Пока сил хватит. И избавь меня бог от серьезных отношений. Мне это совершенно не интересно.

Как получилось, что Кадзуэ Сато пошла по этой дорожке? В школе она мечтала выбиться в отличницы, устроила скандал, когда ее продинамили с группой поддержки. Справедливости захотела! Так прославилась, что на нее показывали пальцем, как на знаменитость, и в то же время старались держаться от нее подальше. Со мной понятно — я с девятого класса занялась этим делом, взяла Кидзиму в сводники. Но со мной у Кадзуэ никаких точек соприкосновения не было. Что же тогда с ней произошло? Теперь я только об этом и думаю. Почему? Вчера вечером я встретила Кадзуэ. В районе Маруяма-тё. Там, где гостиницы. Мы не виделись двадцать лет.

Мои котировки шли вниз, с сокращением доходов пришлось смириться, и, решив сбросить цену, я сама отправилась на улицу ловить клиентов. В Син-Окубо, где много баров, ночных клубов и других веселых точек, развернулась жесткая конкуренция. От шлюх, понаехавших на заработки из Центральной Америки и Юго-Восточной Азии, некуда деваться. Тесный клочок земли разделяли невидимые границы, переступать которые категорически запрещалось. Нарушителей запросто могли отлупить. В Синдзюку полиция установила такие порядки, что на улицу и не выйдешь. Наступили тяжелые времена. Я работала в одиночку, крыши у меня не было. Так в тот вечер я оказалась в Сибуя, где бывала нечасто.

Я выбрала улочку недалеко от станции Синсэн, на которой стояло несколько гостиниц, и, укрывшись на углу, в тени статуи Дзидзо,[21]стала поджидать клиентов. Вечер выдался холодный, дул пронизывающий северный ветер. Я поправила воротник красного кожаного пальто, надетого поверх серебристой ультра-мини-юбки, под которой были тонкие трусики. Наряд, подходящий для того, чтобы сразу приступить к делу, от холода не защищал. Не переставая дрожать, я закурила сигарету и нацелилась на группу подвыпивших мужиков, возвращавшихся с предновогодней вечеринки.

В этот момент из переулка, зажатого между двумя дешевыми гостиницами, появилась щуплая женская фигура. Она быстро засеменила под горку, словно подгоняемая ветром. Ее длинные — до пояса — черные волосы колыхались в такт шагам. Она затянула потуже пояс легонького белого плащика. Ноги женщины в простых чулках телесного цвета, казалось, вот-вот переломятся, такие они были тонкие. Поразительно жалкое, худое тельце. Доска, обтянутый кожей скелет — чудо, что ветром не сносит. На лице такой толстый слой пудры, что меня сначала разобрал смех: «На карнавал, что ли, собралась», — но тут же в голове мелькнула мысль: в своем ли она уме? Мне стало не до смеха, по спине пробежал холодок. Глаза жирно подведены черным, на веках синие тени. Кроваво-красные губы отливали масляным блеском в свете неоновых фонарей.

Незнакомка погрозила мне кулаком:

— Ты чего здесь устроилась?

Я опешила:

— А что, запрещено?

Я бросила сигарету на мостовую и раздавила ее носком белой туфли.

— Я этого не сказала, — проговорила она, меняясь в лице.

Уж не якудза ли ее подослали, подумала я с опаской: больно резко она ко мне подъехала, — и, вытянув шею, глянула ей за спину, в переулок. Кроме нас, там больше никого не было. Не сводя с меня глаз, она выдохнула:

— Юрико! — Это прозвучало как проклятие, еле слышно, но она действительно назвала мое имя. Ошибиться я не могла.

— Ты кто?

Знакомое лицо, где же я ее видела? Кого-то она мне напоминала, но картина никак не складывалась; я все не могла понять, на кого она похожа, и бесилась от этого. Взгляд отметил худое лошадиное лицо. Подсохшую кожу. Торчащие вперед зубы. Жилистые, похожие на птичьи лапы, руки. Такая уродина! Мы с ней были примерно одного возраста.