Получив добротно изданный фолиант, Валерий внимательно пролистал страницы этой книги. Восхитившись типографским искусством издателя, он спросил американца, почему профессор не сделал ему дарственной надписи. «Анархист» ответил, что он с тем же вопросом обращался к Фраю, но тот сказал, что Валерий сам догадается.

Старостин стал ворошить в памяти эпизоды, связанные с американским востоковедом Ричардом Фраем.

1966 год. Таджикистан, древний город Пенджикент на берегу реки Зеравшан, примерно в тридцати километрах от Самарканда. Раскопки дворца согдийских царей. Домик археологической экспедиции с комнатками на пару человек и пруд во дворе, в котором водилась реальная гидра в виде водяной змеи. Вставали рано, в пять утра. Быстро завтракали. В половине шестого ехали в кузове грузовика на раскопки. Работали до полудня. Лопатами орудовали местные таджики — пэтэушники, а задачей Старостина было высмотреть, а затем определить, какой предмет в раскопе может представлять научный интерес. К полудню, когда начиналась жара, участники экспедиции возвращались на базу, обедали вкуснейшим борщом, который готовила добрая таджичка Гульджамо. После этого до ночи ученые трудились над отчетами и докладами. А остальные раскопщики, в том числе и Старостин, гуляли по окрестным садам, ели виноград и дыни, общались с местным населением или уезжали на рейсовом автобусе в Самарканд, где можно было за смешные деньги отведать в чайхане на Пенд-жикентской улице плов и запить его местным вином.

В тот сезон на стенах дворца согдийских царей были найдены уникальные, хорошо сохранившиеся надписи, прочитать которые мог только один человек в мире — сотрудник ленинградского Эрмитажа Владимир Лившиц. Очень симпатичный и умный Лившиц прибыл в экспедицию из Ленинграда. Он привез на такси из Самарканда подругу-узбечку и ящик вина для участников экспедиции.

В то же самое время, узнав о надписях, обнаруженных на раскопках, в Пенджикент примчался из Америки и Ричард Фрай со своим четырнадцатилетним сыном. Американец поразил всех членов экспедиции хорошим (почти без акцента и грамматически безупречным) знанием русского языка, точным цитированием произведений Достоевского, а также последним достижением западной науки и техники — фотоаппаратом «Поляроид». Такого фотоаппарата у нас тогда еще никто не видел. Сфотографировал — и вот тебе тут же фотография.

Старостин затем еще много раз встречался с этим ученым на различных научных форумах. Последний раз он виделся с профессором около года назад на проходившем в Кабуле семинаре, посвященном кушанской культуре. Тогда Валерий счел невежливым не пригласить американского ученого к себе в гости. Фрай с радостью принял приглашение. Однако на следующий день, в перерыве между семинарскими заседаниями, он подошел к Валерию и, не скрывая огорчения, отказался от предстоящей встречи. Американец пояснил, что в соответствии с существующим у них порядком доложил офицеру безопасности своего посольства о намерении пойти в гости. Однако фэбээровец настоятельно потребовал, чтобы ученый отказался от мысли принять приглашение русского дипломата и вообще воздерживался от личных контактов с советскими.

«Видимо, теперь, после того предупреждения, Фрай побоялся как-то “обозначить” свое знакомство со мной, хотя продолжает, вспоминая прошлые встречи, относится ко мне неплохо», — решил Старостин по поводу отсутствия дарственной надписи.

— Ну и как уважаемый профессор Фрай оценивает перспективы отношений США с Афганистаном в связи с Апрельской революцией?

Мнение Фрая очень интересовало Старостина, поскольку этот востоковед в то время был самым авторитетным в США экспертом по Центральной Азии и политическим советником Белого Дома. В качестве советника он в какой-то степени влиял на решения администрации президента Соединенных Штатов.

— Я знал, что ты обязательно задашь мне этот вопрос, — хитро улыбнулся «Анархист». — Ты, возможно, думаешь, что я пришел к Фраю и сразу же спросил его: «Уважаемый Дядя Сэм,[22]что вам известно по этому важному для нашего русского друга вопросу?» Такой беседы не было и быть не могло. Я заранее знал, что думает Фрай, и лишь следил за его реакцией на мой рассказ об афганской революции.

Основываясь на этих наблюдениях, я могу думать, что правительство моей страны не сильно скорбит по поводу свержения президента Дауда. Ведь он был правителем авторитарным, не стеснявшимся откровенно презирать принципы нашей американской демократии. Дауд конституционно установил в Афганистане однопартийную, как и у вас, в Советском Союзе, политическую систему. Он был афганским националистом, бредившим идеей воссоединения пуштунов, живущих по разные стороны линии Дюранда. Пожалуй, именно из-за давления Дауда на короля Захир-шаха Афганистан в свое время не присоединился к Багдадскому пакту. И это произошло не потому, что этот наследный принц афганской династии возлюбил вас, советских коммунистов-марксистов. Он вас никогда не понимал и не любил. Ни вашего Ленина, ни вашего Сталина, ни вашего Хрущева. Он видел в вас лишь политических союзников, способных оказывать помощь в укреплении афганского государства. Укрепляя свое государство и, прежде всего, армию, Дауд тешил свои националистические амбиции.

В Афганистане мы, американцы, стали заложниками английской политики. Англичане в свое время расчленили афганское государство, породив тем самым большую проблему — как для афганских правителей, так и для руководителей Пакистана. В Белом доме, как рассказал мне Фрай, до сих пор помнят, что именно Дауд, еще в бытность премьер-министром королевского правительства, через своего резидента в Пуштунистане Ахтара Мохаммада[23] организовывал мощные вооруженные выступления пуштунских племен в Северо-Западной пограничной провинции Пакистана с целью дестабилизации обстановки в этой стране. Дауд был опытный политик, который умел точно рассчитывать свои силы и наносить жестокие удары. Фрай не сомневается: останься Дауд у власти еще на год, на пару лет, он смог бы значительно укрепить афганское государство, вооружить и оснастить свою армию и свои спецслужбы. А потом, используя дружеские контакты с вами, советскими, он начал бы всеми имеющимися в его распоряжении силами и средствами борьбу за присоединение Пушту-нистана к Афганистану. И тогда у США появилось бы множество непредвиденных проблем.

Дауд был по-настоящему серьезным политиком. И по своему благородному, монаршему происхождению, и по своей безупречной политической биографии. К его голосу могли бы прислушаться руководители многих других стран мира. И в том числе тех стран, которые сегодня идут в фарватере политики моей страны, — Соединенных Штатов Америки. Поэтому, — он сделал многозначительную паузу, — хорошо, что убили Дауда.

— Значит, Дауд рассматривался вами как нежелательный лидер? — попытался спровоцировать «Анархиста» Старостин.