Америка должна быть в движении; наш престиж в мире падает; впереди — заботы и труды; дело у нас тяжелое, но мы его знаем; за мной! Такова отныне формула его риторики.

В нее вплетается важная личная нота: семья. Братья, сестры и родители — важные персонажи. Но главные герои — жена и дети. Почему он без жены? Это надо объяснить людям. Джеки беременна? Отлично. Скажем об этом. Но скажем тонко! И вот, стоя в лучах солнца в парке далекого провинциального городка, он вдруг сделает паузу и тихо скажет: «Жаль, нет со мной жены, но она… у нее сейчас другое и очень важное дело». Аплодисменты.

— А у жены-то моей, друзья, есть теперь и другие обязанности, — это следующим утром, в Северной Калифорнии. И снова — хлопают.

А в полдень: «У нас с Джеки будет ребенок!» Овация.

И завтра, в долине Сан Хоакин: «Моя супруга подарит мне сына!»

— Откуда известно, что сына? — кричат из зала.

А он не теряется: «Сэр, так она мне сказала!»

Гип-гип ура!

Взлеты-посадки, отправления-остановки, целыми днями — толпы, толки, шум и гам. Ни минуты покоя. Общение с людьми труда и студентами, спортсменами и скаутами, домохозяйками и клубными дамами, полицейскими и экологами. Люди сажают на плечи малышей: глянь, Билли, этот дядя — наш будущий президент.

— А кто это — президент, паппи?

— Да тот, кто все решает там — в Вашингтоне.

* * *

И это — верно. Так он и впрямь считает — этот фермер, учитель, адвокат или водитель грузовика. Поэтому каждое выступление, даже в самой глубинке, должно быть отличным, чтобы новость о нем из захолустья разлетелась по стране, дала новые голоса. Стала его проповедью.

Ну а что уж говорить о выступлениях перед проповедниками. Особенно перед теми, что агитируют против него, как баптистские пасторы на Юге.

Там, на Юге, в Хьюстоне (штат Техас) 12 сентября Кеннеди произнесет одну из самых ярких своих речей. Перед протестантскими проповедниками.

Они ждали ясного ответа на вопросы, которые подсказал им коллега — преподобный Норман Пил. Первый: разве не каждый католик выполняет указания римского папы, своего кардинала или епископа? Второй: разве католики не объединяют церковь и государство? Третий: зачем американцам президент, послушный воле Ватикана?

Они пригласили Джека, чтоб услышать ответы. И Джек ответил.

В отеле «Райс». Выступая перед 300 членами «Великой ассоциации священников» и 300 гостями. Рядом председатель — преподобный Герберт Меза. Впереди — зал. За спиной — никаких ангельских крыльев. Только политика. Отступать некуда.

«…Я верю в Америку, где государство и церковь абсолютно независимы друг от друга. Где ни один католический прелат не говорит президенту (если тот — католик), как ему действовать, и ни один протестантский священник не указывает избирателям, как голосовать. Где ни одна церковь и ни одна церковная школа не получает денег от правительства и не имеет привилегий. И где ни для кого не закрыт путь к государственной должности просто потому, что его религия отличается от религии президента, который его назначает, или людей, которые его избирают…».

Он предельно точен. Он не может быть понят неверно. Он говорит с теми, кто ему не верит и выступает против него. Он обязан их переубедить. Или, по меньшей мере, — нейтрализовать.

«…Я — не католический кандидат… Я кандидат Демократической партии, …исповедующий католицизм. Я не представляю церковь… а церковь не говорит от моего имени».

«…Сегодня я был в Аламо[102]. Там вместе с Боуи и Крокеттом пали Маккаферти, Бейли и Кейри[103]. Никто не знает, были они католиками или нет. В Аламо это было не важно. Такому обычаю я прошу следовать и вас — оценивать меня, исходя из итогов моей четырнадцатилетней службы в Конгрессе… вместо того, чтобы судить, основываясь на всем нам известных, умело сфабрикованных брошюрках с ловко подобранными цитатами из речей… произнесенных в других странах… в другие века. И где, конечно, нет ни слова из «Заявления американских епископов»[104] 1948 года, в котором они твердо поддерживают разделение церкви и государства и которое отражает позицию фактически каждого американского католика».

И — переходя в наступление — спросил: справедливо ли, что католики, составляющие четверть граждан страны, все же кое-где у нас порой считаются гражданами второго сорта?

На вопрос: «Что бы вы сделали как президент, если бы в католической Южной Америке стали преследовать протестантов за веру?» он ответил: «Я… использовал бы все мое влияние для утверждения свободы… Свобода совести — одна из главнейших свобод, и хочу надеяться, что как президент буду отстаивать эту свободу всюду, невзирая на географические, религиозные или…»[105].

Закончить ему не дали — грянули аплодисменты.

На каждый вопрос он дал ответ, достойный большого политика. И сумел расположить к себе тех, кто только что не скрывал своей враждебности и подозрительности.

Фрагменты этой речи показали главные телеканалы страны. Семь недель его агитаторы крутили запись в протестантских и католических районах. Это был один из пиковых моментов кампании. Начиная с него, в опросах стало резко снижаться число высказываний «Я против Кеннеди потому, что он католик». Это стало плохой новостью для Дика Никсона. Его «католическая карта» если и не была еще бита, то явно теряла свою силу. Протестанты склонялись на сторону Джека. Как и южане в целом. Ему аплодировали Сент-Луис и Новый Орлеан[106].

Он отвечал им улыбкой, взмахом руки и летел на Север.

1

Север и Юг. Восточное и Западное побережья, шахтерские горы и фермерские равнины… От Ди-Си[107] до самых до окраин Штаты стали ареной битвы двух животных — слона и осла.