День выдался такой же пасмурный и ветреный, как и три-четыре последних: ветер стремительно тянул и рвал густые облака на сером небе, с моря летели резкие порывы с явственным запахом водяной пыли. Весенняя буря из тех, что смывает последние остатки зимы. В такую погоду никто не выйдет в море. И придется ждать еще неизвестно сколько.

Хеймир перевел взгляд на ворота усадьбы. Нет, немыслимо ждать, пока уляжется буря. Нужно поднимать людей и нападать на Лаберг. Там сейчас не ждут. Оскорбитель хёвдинга сгорит в собственном доме, и Хельга… Хеймир не хотел думать, что она подумает и почувствует, когда ее прежний жених умрет. Он просто хотел, чтобы его не было, и она осталась одна. А тогда, может быть…

– Хеймир ярл! Хеймир ярл! – вдруг долетел до него крик. Хеймир обернулся: со стороны мыса мчался верхом один из хёвдинговых хирдманов, и резкий ветер трепал гриву коня и бороду всадника. – Хеймир ярл! Где хёвдинг! Позовите хёвдинга! Корабль! Корабль из Лаберга идет!

Корабль! Это слово пронзило Хеймира, как молния, он разом застыл и затрепетал, и даже не сразу смог двинуться. Оцепенение продолжалось какой-то миг, но ему казалось, что прошло много времени – достаточно, чтобы добежать до берега! Он идет! Он решился, вышел! Сейчас! Сейчас все будет кончено!

Хеймир бегом бросился назад в ворота, счастливый почти так же, как если бы услышал призыв самого Одина.

* * *

Вот она, эта самая полянка на склоне горы, где когда-то давно, еще в детстве, они назначали встречи: она, Даг и Брендольв. Мальчишки говорили, что она слишком мала, чтобы идти с ними – они собираются до самого устья фьорда, а может, и дальше. Двенадцати – или четырнадцатилетний Брендольв никак не соглашался, что маленькая девочка достойна их общества, но Даг обычно скоро поддавался на ее уговоры и тоже просил взять ее с собой – в крайнем случае, если она устанет или натрет ноги, он может ее понести…

Хельга стояла возле кривой елки, служившей им когда-то скамьей, и медленно гладила мокрую шершавую кору старого ствола. Эта ель помнила их детство, их дружбу, их согласие гораздо лучше, чем они сами. Наверное, ель удивилась бы, если бы узнала, что за такой короткий срок – каких-то жалких семь-восемь лет – они, живые, так сильно изменились. «Это они изменились, – мысленно убеждала Хельга ель, точно хотела оправдаться. – А я нет. Я все помню. Я хочу, чтобы так было всегда». Но так не будет всегда. Он уплывет и останется их врагом навеки. Если ему дадут уплыть. Ведь со вчерашнего дня все мужчины Тингваля держатся за мечи и даже кое-кто из челяди вслух мечтает, чтобы им позволили принять участие и отомстить за оскорбление хёвдинга. И это все против Брендольва! Брендольва!

Хельга мерзла на влажном резком ветру, куталась в накидку, но не уходила, точно здесь, возле этой детской «скамьи», у нее была какая-то надежда поправить непоправимое. Близился вечер, сгущались сумерки. Вот бы он сейчас пришел сюда, как тогда, перед отплытием к Вильмунду конунгу сразу после их обручения. Он тогда сказал: «Я вернусь, и мы больше не будем ссориться». Почему так не вышло? Кто в этом виноват?

Хельга посмотрела на прогалину, из который вышел бы Брендольв, если бы догадался прийти. Но нет, ему нельзя, каждый его шаг сторожат…

На серой бурлящей поверхности воды показался корабль. Он был еще далеко, и Хельга моргнула, подумав, что движущееся пятнышко ей мерещится. Но нет, это в самом деле корабль. Полосатый парус – синие и коричневые полосы – быстро мчал его от вершины фьорда. Хельга изумилась – кто отважился выйти в море в такую погоду, – и подумала, что это может быть только Брендольв. И одновременно не поверила, что его ожидаемый отъезд уже наступил. Теперь это бесповоротно – вот-вот корабль промчится мимо нее, минует Хравнефьорд и растворится в серой пелене – навсегда. Они никогда не увидятся. Даже сейчас. И та встреча возле «Рогатой Жабы» окажется последней…

Как молодой олень, Хельга соскочила с площадки и, не боясь оступиться, помчалась вниз по склону горы. У нее было только одно желание: махнуть ему рукой на прощание, чтобы он увидел ее и знал, что она не держит на него зла. Пусть ничего нельзя исправить – но что-то все-таки можно, и женское сердце не утратит надежды на это, пока бьется.

Хельга выскочила к обрыву почти одновременно с кораблем.

– Эй! Брендольв! Это я! – кричала она, размахивая руками над головой. – Брендольв! Брендольв!

Ветер подхватывал ее крик и сразу же рвал на куски; Хельга слышала, что ее слова умирают у нее над головой, но продолжала кричать, потому что иначе не могла. В сумерках ей с трудом удавалось разглядеть людей на корабле, и она не понимала, который из них Брендольв; сейчас она дорого дала бы за то, чтобы бросить прощальный взгляд именно на него.

И вдруг корабль замедлил ход; парус убрали, мелькнули мокрые лопасти весел. «Морская Лисица» повернула к берегу. Хельга перестала кричать и молча смотрела, прижав руки к груди и не веря своим глаза. Ветер бросал волосы ей в лицо, мешая смотреть, от ветра стыли уши и гудело в голове, все вокруг казалось ненастоящим, даже на твердые камни было боязно ступить. Но это действительно Брендольв! Он заметил ее! Он хочет что-то ей сказать! Вот он сам, на носу!

– Брендольв! – снова вскрикнула Хельга. Ей хотелось броситься в воду и бежать к нему по волнам, но она была так мала и слаба, а волны так могучи и злы!

«Морская Лисица» подошла совсем близко, Брендольв перепрыгнул на берег. Хельга бросилась к нему. Брендольв жадно обнял ее и так сильно прижал к себе, что она испугалась. Так она ничего и не сумеет сказать!

– Послушай… Я так рада… Я так хотела тебя увидеть… Ты уже уплываешь… Что же теперь… – бессвязно бормотала она, отстраняясь от него и злясь на великое множество слов, которые теснились на языке и только мешали друг другу.

– Я знал, что я тебя увижу! – хрипло, словно задыхаясь, бормотал Брендольв. В тот миг, когда он увидел на скалах маленькую фигурку, похожую то ли на тролля, то ли на заблудившегося альва, он понял, что иначе и быть не могло. – Я знал, что ты меня любишь. Что бы ни случилось… Мы с тобой навсегда вместе…

– Но сейчас так нельзя! – вскрикнула Хельга. Мысль, что Брендольв так же несчастен из-за их разлуки, делала ее еще несчастнее. – Мой отец… И Хеймир, и даже Даг! Они помирятся, только если ты сам придешь мириться!

– Я не могу с ними мириться! Тогда все подумают, что я струсил, испугался их мести! Я буду опозорен!

– Но иначе ничего не выйдет! – в отчаянии убеждала Хельга. – Тогда тебе придется уехать, и мы больше никогда не увидимся! Подумай!

– Нет! – Брендольв снова обнял ее. – Мы не расстанемся. Я возьму тебя с собой. Мы справим нашу свадьбу за морем, у кваргов. Их конунг хорошо меня примет. Я достаточно сделал, чтобы заслужить уважение людей.

– Нет, я не могу! – Хельга отстранилась. Ничего подобного не приходило ей в голову. – Я так не могу! Не могу их бросить! Это будет… все равно что предательство! Я не могу предать моего отца. И Даг… я его больше никогда не увижу!

– Увидишь! Когда я возьму тебя в жены, они скорее согласятся помириться со мной. Ведь мы же будем родичами.