Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пожала плечами – знать бы. Не понадобилось бы нам связываться с демонами. Хотя учиться в Темной Академии мне пока нравилось. Столько приключений у меня в храмовой школе не было и за десять лет.
– По твоим рассказам, Лика, – продолжил Сатарф, – гиньи могут принимать для жертвы облик, не отличимый от оригинала, но я не следил за личной жизнью твоей матери. Из моей памяти гинья могла взять только облик юной Эльды. Это значит, кто-то, кто хорошо знает царицу Холмов, «настроил» тварь перед охотой на меня и выпустил приманкой. Кто-то, кто не мог знать о том, что я более не встречался с твоей матерью. Это исключает Заргу.
Договорить мы не успели. В зале внезапно потемнело, а уши заложило, словно на меня опустили ватное облако.
Сатарф резко поднялся, опрокинув стул – грохот донесся как издалека, но тут «облако» лопнуло. Я услышала щелканье замка, дверь, запертая еще и на засов, отошла вместе с засовом.
Я ойкнула. На пороге нарисовалась разгневанная Кикируся со спицами в руках. Одна из них была согнута на кончике, как отмычка. Над плечом ведьмы виновато моргал… предатель Шурш!
– Пьянствуешь! – ведьма ворвалась на наш уютный чердак, а владыка Тьмы и Теней судорожно спрятал бутылку за ножкой стола. – Погреб мой разграбил, ворюга! Малолетних девиц спаиваешь! А я-то, дура старая, ему еще и помогаю прятаться от собственных сыновей, со следа мальчиков сбиваю! И ради кого? Пропойца!
Владыка убрал руку с кубком за спину.
– Ради моего душевного спокойствия, нянюшка. И не убудет от твоего погреба. Я возмещу ущерб.
– Ты себе ущерб возмести, калека! – сыпанула искрами разъяренная Кикируся. – Да боюсь, не все, что потерял, вернуть можно. Совесть ты уже точно не вернешь. А вот если и сына потеряешь… Да знаешь ли ты, куда с перепугу твой ненаглядный Дьяр помчался тебя искать? И скажи спасибо, что я еще твоего драгоценного Ирека успела перехватить, а то туда же намылился, пострел!
Сатарф, ничуть не смущенный, вопросительно поднял бровь. Старуха выпалила:
– В Серые Пределы полетел наш Дьярушка!
– Что-о? – побледнел владыка.
– То! А там у них хисса голодненькая появилась. Это если еще злую-презлую Эльду не считать. Да от нашего мальчика там скоро и косточек не останется! Можешь начинать пить за упокой.
В комнате резко потемнело: так помрачнело лицо Сатарфа.
– Лика, ты побудь здесь, никуда не высовывайся. Я разберусь, – сказал он.
И тут я увидела, как рождается Тьма. Жуткое зрелище. Если кто-то надеялся, что достаточно вырвать крылья и когти, чтобы лишить сил владыку Тьмы и Теней, тот глубоко заблуждался. Сатарф был еще очень силен.
Эта глава появляется по пятницам тринадцатого числа в тринадцатый год каждого тринадцатого столетия. Все остальное время она невидима.
Когда болотная вода всколыхнулась от магического удара, хисса спала на островке, спрятавшись от дневного жара между корягами. Тварь мгновенно проснулась, выползла из убежища и принюхалась, подняв морду к небу, где слабо розовел терявшийся в лучах солнца лунный диск.
Луна в Серых Холмах всегда в зените, днем и ночью. Она висит в самом центре небесного купола, неподвижно, как приколоченная богами при сотворении мира.
Ночью на нее падает земная тень, и при ясном звездном небе виден огромный темно-багровый диск, окаймленный слабым ореолом. Днем, в солнечных лучах, луна становится совсем бледной. А в полной красе небесное воплощение богини Лойт являет нежно-розовый или кроваво-алый лик лишь в рассветных или закатных сумерках.
Впрочем, в Серых Пределах, как еще называют гряду сумрачных холмов, пролегшую нейтральной полосой между Тьмой и Светом, не бывает ни полной ночи, ни полного дня. Свет и тьма здесь так смешались, что породили неизбывную серую хмарь, то светлеющую до жемчужной нежности, то темнеющую до цвета грозовой тучи.
В полдень магия сельо минимальна, как и у демонов, потому многие маги считают, что сельо произошли от темных. Лунные девы лишь посмеиваются над учеными лбами: что бы те знали о сотворении мира.
И все-таки полдень – не лучшее время для их охоты.
К счастью, слабеют и лунные твари – и те, что никогда не имели ничего человеческого, и те, что переродились из лунных дев и жен, которым крупно не повезло.
Чаще всего перерождение происходит либо от сильнейшего нервного потрясения, либо во сне. Магини, увы, смертны и должны когда-то спать. И их возлюбленные, которым они отдают всю себя, тоже смертны. И если избранник погибнет во время сна сельо и она не успеет проснуться и осознать его гибель, то в мире появится полуразумная, вечно тоскующая и всегда голодная тварь.
Хиссы – обратная сторона безоглядной, обожествляющей любви лунных дев. После превращения в них остаются лишь освобожденный от человека хищник и магия. Изменившаяся, убийственная магия монстров.
Это и случилось с юной женой охотника, прикорнувшей у колыбели сына в тот момент, когда ее муж не справился с медведицей. Сельо так и не проснулась в человеческую жизнь.
Хисса не теряет разум, в отличие от гиньи, и хищник в ней еще связан рассудком – хитрым, изощренным, уже нечеловеческим. А обрывочная память и даже речь, оставшаяся от времени, когда тварь была человеком, делают ее еще опаснее. Но все же не настолько, как гинья, меняющая облик, подстраиваясь под воспоминания и вожделения жертвы.
Принюхавшись, молоденькая хисса вычленила шесть новых запахов, раскиданных по болоту, где она пряталась. Вкусные запахи шести молодых и сильных мужчин.
Особенно привлекательным ей показался запах, несомненно, принадлежавший высшему демону. От него разило особой магической силой, и это было опасно. Но и возбуждающе. С клыков твари закапала слюна. Если она выпьет эту силу, то ее жажда надолго утихнет, а магия вырастет многократно…
А на пути к самому вкусному самцу можно сделать небольшой крюк и перекусить куда более слабым демоном, тогда она точно справится и с тем, другим.
Хисса поправила заляпанное тиной, но еще не успевшее истрепаться платье, и легко, как лунный луч, заскользила по зыбким болотным кочкам.
Ей повезло с первой жертвой.
Оглушенный демон упал в самое «окно» и не утонул лишь благодаря тому, что раскинул серые крылья и старался не шевелиться. Даже его попытка отстегнуть меч едва не закончилась гибелью. Крылья намокли так, что уже не поднять. Он не мог уйти и тенями: на болоте просто нечему отбрасывать тени. Ни одной в пределах досягаемости.
Хисса вышла на него с подветренной стороны, спряталась на плоском островке за стволом полузатонувшей сосны, почти неотличимая от ржавой воды. И с минуту приглядывалась, оценивая состояние пищи.
Демон почуял чужой жадный взгляд, повернул блеклое грязное лицо. Тварь смутно припомнила, что таких сероволосых и сероглазых называют «тенями», но что это означает, уже забылось.