В одеянии Исиды все эти возможности явлены её трехцветной красоте, и на время продолжение процесса перешло в её руки. Хотя во многих описаниях идей Юнга часто можно прочитать, что процесс индивидуации заключается в осознании тени, затем осознании анимы или анимуса, а потом Самости, это верно только grossomodo [в общих чертах — лат.]. В действительности, сначала человек сталкивается со всем бессознательным, с Самостью, с анимусом или анимой в тени, потому тень — это в принципе все, что люди могут осознать под воздействием того, что воспринимают. Она единственная достаточно им близка, единственно, что можно сделать ясным и реальным. Остальное обычно остается чистой абстракцией; только в процессе работы над тенью продолжается дифференциация. Затем мужчина увидит некий женский элемент за тем, что известно ему как бессознательная часть личности, а женщина осознает определенные мужские элементы. На этой стадии человек осознает женский или мужской контрполовой аспект бессознательной личности, но фигуры анимуса или анимы снова содержат все бессознательное, так что здесь Луций встречается с архетипической анимой, полностью пронизанной Самостью.

Мы увидим, что только после того, как Луций-Апулей прошел через посвящение в мистерии Исиды и некоторое время вел обычную жизнь в Риме как адвокат, считая себя слугой богини Исиды, сны снова призвали его к новому посвящению. В этот раз он должен был пережить встречу с богом Осирисом или тем аспектом бессознательного, который открывается как ядро целостной личности, — Самостью. Но пока Исида — это и Самость, и анима. Сейчас она воплощает все бессознательное в целом. В ней скрыты все будущие возможности развития Луция, так что она верно говорит, что ему предстоит служить необычным образом.

Позже, как упоминалось, Луций был посвящен в культ Осириса. Поскольку Исида и Осирис представляют женский и мужской аспекты целостности, это соответствует переживанию rubedo. После посвящения Исиды он возвращается в Рим и становится адвокатом, выполняя роль светского жреца в мистериях. Служа Исиде, он становится katochos, иными словами, живет в затворничестве, также затворившись внутри себя; только когда «внутреннее затворничество» стало достаточно прочным, внешнее заточение перестало быть необходимым. Теперь появилась достаточная внутренняя прочность против влияния внешнего мира, так что можно вернуться к обычной жизни, кажущейся бездумной.

У алхимиков встречаются очень странные упоминания четвертой или желтой стадии, они называли её multiplication, сравнивая с зернышком, которое приумножается в тысячи и тысячи. При помощи философского камня можно превратить всякий неблагородный металл в золото. Lapis обладает преображающей эманацией, которая доходит даже до космоса. В символической форме это означает, что, осознавая Самость, человек оказывается в полной гармонии со всем миром, в синхронистичном соответствии между внутренней и внешней вселенной. Этой стадии большинство людей могут достигнуть только на мгновения, и китайцы описывают её как Дао.

Это напоминает мне о знаменитых дзен-буддистских рисунках «Десять быков»[120], на которых китайский художник изобразил внутреннее развитие в символической форме. Сначала быка выпускают, затем ловят, а потом приручают. Это соответствует nigredo и относится к «животной» стадии самообразования и связанным с этим проблемам. Затем следует рисунок полной луны и адепта, молящегося ей. Он забыл о быке и о кнуте, которым должен его приручить, проблема животного полностью исчезла. Следующий рисунок — круглый диск луны, стадия просветления без полярностей, когда опыта эго больше нет. Это просветление и есть «Будда». Больше ничего не добавишь. А потом появляется ветвь вишневого дерева в цвету. Сначала не понятно, что она предвещает, ясно только, что она связана с возвращением к жизни. На последнем рисунке бредущий улыбающийся старик с толстым, свисающим животом. Его слуга несет чашу для подношений, а перед ним несколько ветвей цветущей вишни. Он идет на рынок, чтобы просить подаяние, и в тексте сказано: «Он позабыл о быке; забыл о своих больших переживаниях; забыл даже самого себя, но куда бы он ни пошел, вишня цветет». Это соответствует желтой или золотой стадии алхимии. Это единство с космосом. Это кажется стадией полной бессознательности, но в действительности все наоборот. В этой связи я рекомендую обратиться к двум последним главам Mysterium Cotiiunctionis Юнга относительно unus mundus, где тот же опыт описан в алхимических и психологических терминах.

В нашем тексте богиня держит систр и медный погремок в правой руке, инструмент этот использовался в культе Исиды, чтобы отгонять злых демонов и призраков[121]. Его можно сравнить с колоколом во время католической мессы, звон которого концентрирует внимание верующих на священном моменте, а также служит для того, чтобы отгонять все дьявольское. Этот колокол происходит из культов Исиды и Митры. В левой руке Исида держит золотую чашу, это центральный и важнейший символ, его значение соответствует с сосудом, который раньше был упомянут в связи с водами Стикса. Эта золотая чаша напоминает кувшин. Как мы позже увидим, это символ Осириса. В римских культах все, связанное с богами подземного мира, ассоциировалось с левой рукой. Левой рукой опрыскивали пол над священными жертвенными животными, когда их посвящали богам Аида. Напротив, все связанное с высшими богами, ассоциировалось с левой рукой. Для Апулея богиня держит в руке то, что символически предвещает следующий шаг процесса, который остается бессознательным: осознание Самости, выходящее за пределы осознания анимы. Это напоминает загадочную завесу над еще неведомым. Она держит в руке возможность осознания Осириса и говорит:

— Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшее из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновенья, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся вселенная. Там фригийцы, первенцы человечества, зовут меня Пессинунтской матерью богов, тут исконные обитатели Аттики — Минервой Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые, — Пафийской Венерой, критские стрелки — Дианой Диктиннской, трехъязычные сицилийцы — Стигийской Прозерпиной, элевсинцы — Церерой, древней богиней, одни — Юноной, другие — Беллоной, те — Гекатой, эти — Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, арии и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как должно, называя настоящим моим именем — царственной Изидой. Вот я пред тобою, твоим бедам сострадая, вот я, благожелательная и милосердная. Оставь плач и жалобы, гони прочь тоску — по моему промыслу уже занимается для тебя день спасения. Слушай же со всем вниманием мои наказы. День, что родится из этой ночи, день этот издавна мне посвящается. Зимние непогоды успокаиваются, волны бурные стихают, море делается доступным для плаванья, и жрецы мои, спуская на воду судно, еще не знавшее влаги, посвящают его мне, как первину мореходства. Обряда этого священного ожидай спокойно и благочестиво.