я явно погорячился, нужно было всё же брать карету. Вроде и ветра нет, и не лихачим, а я всё время поправляю то и дело сбивающийся шарф.

Прибыв на место, первым делом проверил квартиру «Поисковиком». А то ещё учудит Шешковский за мной прослушку. Вроде бы ничего подозрительного, но подслушивать ведь может и простой человек. Поэтому для будущего разговора я предусмотрел другое место.

Успенский оказался высоким и стройным мужчиной лет сорока пяти с коротко стриженными темными волосами. С одной стороны, вроде и красив, а с другой, внешность такая, что пройдёшь мимо и не запомнишь. Вполне себе обычный дворянин, ничем примечательным не выделяется.

Гостя я встречал лично, поэтому, поздоровавшись, посторонился, пропуская в квартиру, а сам задержался, чтобы закрыть дверь. Тот не заподозрил подвоха, снял перевязь со шпагой, пристроил на вешалке и начал расстёгивать пояс, когда я положил ему на затылок ладонь и ударил плетением. Он сразу же обмяк и повалился на пол. Вот так. Минимум на час он выпал из реальности. А потому что не фиг расслабляться. Привыкли, что Тайной канцелярии все боятся как огня и не глядят по сторонам. А я не боюсь. Я опасаюсь. Разница. Ага.

В дверях гостиной появился Хруст, и я показал ему на бесчувственное тело, мол, потащили. Зима при бричке, нельзя её оставлять без присмотра, там в коробах небольшой арсенал. Троица моих будущих помощников отправилась на приём к лекарю, за один раз он с их проблемами не управился. Так что придётся в Москве остаться ещё на два дня. Это предварительно, а там, может, и дольше.

Подхватив бесчувственное тело, я взгромоздил его на Хруста, и тот потащил нашего пленника вниз. Пристроили его в бричке и покатили к меблированным комнатам, ближе к окраине Москвы. Так оно надёжней будет. Время раннее и там пока ещё никого нет, идеальное место для задушевной беседы.

Снятая комната имела весьма непрезентабельный вид, но большая постель заправлена чистым бельём. Пристроили господина Успенского на ней и быстренько избавили от верхней одежды. Увиденное меня порадовало. Торс господина экспедитора оказался абсолютно чист. Если верить «Щупу», а не верить оснований нет, Иван Артёмович приближается к шестому рангу, а значит, имеет средний потенциал. Ещё год-два и он принял бы узоры, но пока ничего такого не наблюдается.

Вот и замечательно, не нужно будет мудрить и изворачиваться, придумывая, как скормить ему желчь. Он ведь сам должен убить зверя, извлечь пузырь и проглотить его. Это инициировать его я смогу, вырубив и поместив в поток, как и прокачать, а вот всю предварительную подготовку он должен сделать сам. Впрочем, я что-нибудь придумал бы. А куда мне было бы деваться.

— И снова здравствуйте, Иван Артёмович, — поздоровался я с Успенским, когда тот пришёл в себя.

— Здравствуйте, Пётр Анисимович, — спокойно и с чувством собственного достоинства ответил он.

— Что же вы так-то легко попались?

— Не ожидал, что вы вот так в открытую пойдёте против Тайной канцелярии, — спокойно пожал он плечами.

— Вы не ожидали, или и Шешковский тоже?

— И Степан Иванович не ожидал такой прыти. Полагал, что вы будете действовать тоньше.

— В смысле тоньше? Хотите сказать, что он имеет в отношении меня какие-то подозрения?

— Слишком много всего непонятного вокруг вас, Пётр Анисимович. Уж больно ловко вы управляетесь с одарёнными, что много выше вас рангами. Когда вы освободили её высочество, он решил было, что вы нашли способ развить дар. Но потом был штурм Заситинского редута, где вы не проявили себя как высокоранговый одарённый. Это выяснилось после опроса офицеров и солдат роты капитана Яковлева. Хотя ситуация была аховой, и вам следовало бы драться на пределе сил. Степан Иванович уж решил, что ему всё это мнится, и тут вы убили князя Милославского. Это я был на площади и ничуть не ошибся, вы атаковали его клинками с расстояния в семьдесят шагов.

— Значит, это вы следили за мной. А ведь я вас не помню.

— Вы меня просто не видели.

— Продолжайте.

— После этого стало очевидно, что вы лжёте, и что ваш ранг значительно выше заявленного.

— Так отчего же тогда меня сразу не потянули на дыбу? — не сдержал я своего удивления.

— Смешной вы, ей богу, Пётр Анисимович. Во-первых, вы заявили, что в случае вашей гибели всем станет известно о том, что императору известен способ обращения в оборотней. Шешковский до сих пор не определился, насколько эта опасность реальна, но в то же время и исключить этого не может. Во-вторых, к тому времени Мария Ивановна прошла обряд обретения рода и обозначила государю своё намерение захватить Азов. Поведала и о вашем деятельном в этом участии, о том, что львиную долю ваших доходов вы намерены пустить на подготовку к походу. Ну и наконец, вы стали приближённым великой княгини. На дурачка тянуть такую персону на дыбу не получится. Государю понадобятся веские основания, чтобы предъявить их отцу и дочери Долгоруковым.

— Не думаю, что я столь уж важная персона, чтобы со мной вот так возиться.

— Дело не в вас, а в ситуации в целом. Если можно хватать приближённого Марии Ивановны, тогда можно с лёгкостью тянуть на дыбу и людей из ближнего круга любого из князей и бояр. Многие ненавидят Долгорукову просто потому, что она есть, но тут они встали бы единой стеной. И в первую очередь за свои интересы.

— Но Шешковский не умылся?

— Нет, конечно. Изменил подход и начал копать, приставив к этому делу меня.

— И как? — хмыкнул я.

— Вполне удачно, Пётр Анисимович, — вернул мне ухмылку Успенский.

Узор «Повиновения» вовсе не делает человека куклой и послушным болванчиком. Да, его носитель не сможет умышлять против господина, не задумываясь, выполнит любую его волю. Но это не значит, что он станет раболепствовать перед ним. Нет, если это крестьянин, то оно понятно: барин, все дела, со всем почтением.

Дворянин будет общаться, как и прежде. И если он до того позволил бы себе сарказм или шутку, то нет никаких препятствий, чтобы не поступить так же и впредь. Единственно это не должно идти во вред господину и не нарушать прямой приказ. Вот уж чего я не собирался делать, так это обкладывать моих новоявленных товарищей множеством рамок и барьеров.

— Не просветите меня, где именно я обмишулился? — стало интересно мне.

— Из ненавязчивой беседы с