А что дальше? Наверстают, конечно, найдут любые доказательства. А как же показания самого Колчина?

Язык ему не отрежешь. Если только вместе с головой.

— Вы — и обыск... — Полковник выдержал паузу, напрашиваясь на ответ. Подосадовал, что не смог переговорить с военным прокурором до беседы с Паршиным. Хотя... наверняка его нет на месте, он в квартире Колчиных проводит обыск. Генералу нужны запротоколированные материалы.

— Вам сколько лет? — спросил Паршин.

— Тридцать девять. Округляю до сорока.

— Валерий Максаков, погибший во время теракта, был на год младше вас. Он был моим учеником. Мы работали в одной системе госбезопасности, одновременно шагнули в другое ведомство. Я не мог остаться в стороне тогда, не могу и сейчас. Уверен, все идет к тому, чтобы установить имя заказчика теракта.

— Я тоже, — неосторожно заметил Артемов. — Я тоже надеюсь на это.

Ирина Колчина находилась в процедурном кабинете и делала перевязку курсанту Игорю Дитмару. Не везет парню, две недели назад у него проявилась аллергическая реакция в виде покраснения кожи, которую, правда, удалось снять парой ложек хлористого кальция и таблеткой димедрола. «Вы только в журнал не заносите», — просил Дитмар. «Как скажешь, родной», — успокаивала его Егорова. И фиксировала на бумаге болячки курсанта. И вряд ли бумага стерпит: Дитмару грозило отчисление по состоянию здоровья.

Сейчас медсестра испробовала последнее, наверное, средство: мох сфагнум, в обилии растущий на болотах. Вещества, содержащиеся в сфагнуме, убивают микрофлору нагноившихся ран и порезов — об этом должен знать каждый спецназовец. Кулечек с сухим мхом ей передал дежурный, а заодно словесное сопровождение: «От Алексея Бережного для Дитмара», Видно, Алексей в ночь перед походом ходил на болото.

Дверь в процедурную открылась, и медсестра увидела Егорову.

— Я закончу тут, — сказала военврач. — Иди, Ира, с тобой хотят поговорить.

«Опять», — качнула головой Колчина. Допросы прокурорских работников приводили девушку в смятение, даже вызывали безотчетный страх. Ей отчего-то казалось, что опасность грозит не ей, а Олегу. Необъяснимое чувство. Характерно для себя размышляла: ответ знает лишь душа, но она, обеспокоенная, затаилась.

Троих молодых людей, поджидавших ее у кабинета врача, она видела впервые. В отличие от следователей военной прокуратуры, которые за основу взяли пренебрежительно-заигрывающий тон, эти были подчеркнуто официальны.

— Ирина Николаевна? Добрый вечер. Переоденьтесь и пойдемте с нами. В машину, пожалуйста.

Ирина оказалась зажата на заднем сиденье «Волги», принадлежащей начальнику базы, между двумя плечистыми парнями. Не могла не подумать о том, что ее арестовывают. За что? Причину можно придумать. Или подготовить. Однажды она услышала по радио: «Судьба продает дорого то, что обещала подарить». Лучше не скажешь. А только недавно казалось, что судьба преподнесла ей подарок. Как можно забыть глаза Олега, его взволнованный голос... Такое чувство, что он искал ее все эти долгие семь лет... И нашел. И вот тогда жизнь показалась счастливым сном. Как в настоящем романе. Она жила в двух измерениях: «такого не бывает» и «еще как бывает!».

«Если наступит завтра...»

Она забыла эти слова, хотя жила именно ими. Сейчас вспомнила про них, словно память нарочно зашвырнула ее в далекое прошлое: она прощается с Олегом в больничной палате, прощается навсегда: «Просто я верю, что завтра наступит. Вы не переживайте за меня». Сейчас усомнилась; ее слепая вера мутировала в «верную слепоту». Казалось, ее везли на казнь, а эти молодчики были посланцами из далекого прошлого: «Твой срок закончился давно». Ей стало жутко, страшно. От того, что она все эти долгие годы была живым трупом, а смерть примет в той ужасной одинокой палате онкологического диспансера. Смерть сожрет самое дорогое: память. Уже сейчас чувствовала пугающую пустоту, пронзенную каркающим голосом: «Сука! Шалава! Проститутка!» Щеки ожгло, как будто ее хлестнула тяжелая рука матери.

У подъезда дома Колчиных стояла еще одна машина. Возле нее скучали надоевшие следователи военной прокуратуры.

— Здра-вствуйте, Ирина Николаевна, — сделал обрадованное лицо один из них. — Мы вас зажда-лись.

Медсестра предпочла отмолчаться.

В подъезде и в самой квартире, где непрошеные гости чувствовали себя хозяевами, прозвучало всего несколько слов:

— Проходите. Присядьте на диван.

Ирина теребила в руках связку ключей, как если бы перебирала четки, и молча наблюдала, как роются в их вещах чужаки. И вдруг подумала о том, что, может быть, этот обыск имеет под собой основания. Наверное, пришла пора насильственно задаться вопросом, хоть как-то разобраться в этом хаосе событий. Что если Олег действительно в чем-то замешан? «Такого не бывает». И нырнула в другое измерение: «Еще как бывает!» В жизни всякое случается. Но она была способна, как и Олег, читать в чужих душах, но, как и он, не могла лечить их черные пятна. Просто сомнения родились под напором бесцеремонных, хотя и молчаливых, гостей.

Что они ищут? Почему не спросят? И почему она молчит? У них же должно быть разрешение на обыск. Вот сейчас спросить?

Стоп! Ирина сжала в побелевших пальцах связку ключей, сердце заработало быстрее. Что-то заставило ее напрячься. Нет, не действия этих парней, а что-то из ее размышлений. Она думала об Олеге, «который мог быть в чем-то замешан».

Нет, не то.

«В жизни всякое случается».

Уже ближе.

«Способность читать в чужих душах, видеть на них черные пятна».

Черные пятна...

Точно!

Она вспомнила. Внезапно и в неожиданной обстановке, в каком-то непонятном состоянии апатичного стресса. Ирина вспомнила, где видела Романа Трегу-бова, которого в экипаже Климова заменил Леша Бережной. Это было в Чечне. В марте 2002 года. Она вместе с врачом госпиталя прибыла на гарнизонную гауптвахту, где в том числе содержались арестованные за убийство мирных жителей спецназовцы. Их было десять человек. Один из них — Роман Трегубов. Они отчего-то содержались в камерах парами, хотя подследственных или подозреваемых в совершении преступления обычно разделяли. Об этом сказал военврач — уже после осмотра раненного в ногу Трегубова, когда они возвращались на военном «уазике» в госпиталь.

Романа и его товарищей брали чеченские омоновцы, разумеется, не церемонились с ними. Кроме огнестрельного ранения — автоматная пуля прошла навылет, у Романа была огромная гематома под правым глазом, возможно, трещина лицевой кости, а на шее — опоясывающий рубец, словно спецназовца вытащили из петли. Может, чеченцы действительно хотели его повесить, и на то у мстительных горцев были основания: под Ачхой-Мартаном спецназовцы убили местного жителя, а потом расстреляли всю его семью, чтобы избавиться от свидетелей. Военврач даже спросил Романа: «Что случилось, браток?» Роман ответил: «Мирного „духа“ завалил». А его товарищ, лежащий на широких нарах, слегка повернул голову и глухим голосом осек подельника: «Молчи громче!»