Соблазнительно думать, что полиция, которая добивается осуждения того или иного человека в условиях жесткого давления со стороны общества, в большей степени, чем кто-либо другой, подвержена такого рода ошибкам, но это не так. Все мы ошибаемся, когда речь заходит о том, чтобы вспомнить или описать те или иные произошедшие с нами события, причем не важно, имеются в виду преступления или же банальная повседневная рутина. Все мы подвержены одним и тем же видам иллюзий памяти и иллюзий уверенности. И всем нам необходимо осознать, что в этих случаях уверенность – не главное. Что до меня, то я, напротив, считаю высокую степень уверенности тревожным сигналом. ВНИМАНИЕ, этот человек, вполне вероятно, не осознает, что проявляет предрасположенность. ВНИМАНИЕ, этот человек, вполне вероятно, не подозревает об иллюзиях памяти и ее недостатках. ВНИМАНИЕ, это воспоминание слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я отношусь к высокому уровню уверенности с не менее высоким уровнем осторожности, потому что, если в игру вступает излишняя уверенность, последствия могут быть невероятно разрушительными.

В 2015 г. самый рейтинговый телеведущий Америки Брайан Уильямс был со скандалом отстранен от работы в программе вечерних новостей на канале NBC. Дело в том, что в 2003-м он готовил репортажи с передовой военных действий в Ираке; по дороге его вертолет попал под обстрел. Десять лет спустя он рассказал об этом в телевизионном интервью Дэвиду Леттерману:

Два года спустя, в 2015-м, он еще раз прокомментировал тот случай в вертолете:

Это очень насыщенная, богатая на подробности история. Уильямс рассказывал ее много раз на различных мероприятиях, и не было никаких сомнений в том, что он абсолютно уверен в том, что говорит, иначе бы он не стал это делать на телевидении, во всеуслышание, чтобы все увидели это. И это действительно увидели все, включая тех, кто был на этом сбитом вертолете. «Извини, чувак, но что-то я не припоминаю тебя на моем вертолете», – написал один из них на странице программы NBC News в Facebook[154] в ответ на видео, где Брайан Уильямс рассказывает о событии. Другой прокомментировал этот пост в Facebook: «На самом деле он был на моем вертолете, прилетели мы вслед за вами, минут на 30–40 позднее».

Выяснилось, что Брайан Уильямс рассказывал историю, случившуюся с вертолетом, летевшим впереди, – на сбитом вертолете он никогда не был, – а поскольку свидетелей было более чем достаточно, рассказ Уильямса было довольно просто разоблачить. Разразилась медийная буря. Все разом решили, что его пребывание в Ираке было сильно приукрашено с целью повышения рейтингов. Он извинился, но дело уже было сделано, и его авторитет был подорван.

Однако в силу особенностей моей работы я не могу не проанализировать то, как стремительно все пришли к выводу, что он просто врет. Мне кажется, что распинать кого-то за не вполне правдоподобный рассказ, не зная истинных мотивов, не слишком мудро, потому что мы в большинстве случаев не в состоянии отделить намеренно сфабрикованную историю от ненамеренно сфабрикованной, исключая ситуации, когда сам человек признается во вранье. Что действительно показывает данный пример, так это общие убеждения о природе памяти. Уильямса уличили во лжи, по крайней мере частичной, поскольку наше мнение о памяти гласит, что такое эмоциональное событие просто нельзя неправильно запомнить. Но так ли это?

Сильные эмоции

Как и большинство людей, вы, вероятно, думаете, что травматические воспоминания как-то отличаются от всех прочих. При этом ваше определение таких воспоминаний может быть весьма противоречивым. Вы наверняка думаете, что, с одной стороны, мы часто забываем или подавляем слишком сильные по эмоциям воспоминания, с другой стороны, нам могут сниться кошмары о них или являться вспышки прошлого. Если это так, то вы наверняка считаете, что наши травматические воспоминания одновременно и хуже и лучше, чем те, которые не так сильно эмоционально окрашены. Но так ли это?

Стивен Портер из Университета Далхаузи и Анджела Берт из Университета Британской Колумбии в своей работе с метким и точным названием «Специфичны ли травматические воспоминания?»[155] 2001 г. высказывают мнение, что существует несколько различных точек зрения на высокоэмоциональные воспоминания.

Первая из таких точек зрения – теория травматических воспоминаний, которая предполагает, что мы запоминаем тяжелые для нас события по-другому и часто хуже, чем обычные. Основная мысль заключается в том, что высокоэмоциональное воздействие травмирующего события перекрывает наши остальные способности обработки информации. Сторонники этой точки зрения скажут, например, что солдат в зоне военных действий может быть настолько сильно контужен – как в прямом, так и в переносном смысле, что у него могут возникнуть проблемы при кодировании или восстановлении последовательных воспоминаний о бое. На самом деле мы можем найти эту идею уже у Аристотеля: «Поэтому у тех, кто из-за страсти или по причине возраста пребывает в интенсивном движении, не возникает памяти, как если бы движение или перстень-печатка попали в текущую воду»[156].

Эта точка зрения предполагает, что наши воспоминания о травмировавших нас событиях сохраняются в памяти как фрагментарные изображения, эмоции и ощущения, не связанные четкой структурой. Солдат может помнить запах поля боя, звук выстрелов и вкус крови, но не помнить при этом конкретных событий. Сторонники теории травматических воспоминаний заявляют, что именно поэтому люди, страдающие от посттравматического синдрома, часто испытывают мощные флешбэки, повторные переживания прошлого – они вспоминают лишь маленькие фрагменты травматических воспоминаний, а не события целиком.