— Наливай! — радостно откликнулся степняк, видимо гордящийся выученным недавно приколом.

— Куда тебя девать... Ну, товарищи, придвигайтесь к столу.

* * *

— Лучше бы пешком шли.

— Не жалуйтесь, Георгий. — Ротмистр, с видимым удовольствием опытного кавалериста, гарцуя рядом с трясущимся на своей смирной лошаденке Коньке-вичем, не забывал подтрунивать над его манерой выездки. — Когда бы вы приобщились к верховой езде? Вам еще понравится, увидите.

— Мне?! Да чтоб я сдох, если еще хоть раз...

Берестов сидел в седле вполне прилично, Николай — посредственно, но хотя бы не боялся лошади, а вот Валю после безуспешной попытки посадить общими усилиями на персональную смирную кобылку взял в седло Бактай-ака, в которого она сейчас вцепилась клещом, зажмурив от страха глаза.

Сопровождающие путешественников степняки — дети, внуки и прочие родственники аксакала, — не привыкшие тащиться шагом, то уносились куда-то за пределы видимости, то крутились вокруг, затеяв какую-то, видимо с их точки зрения веселую, игру, заключавшуюся в том, что один срывал с чужой головы малахай, а остальные, навалившись гурьбой, пытались отобрать. При этом в ход шли кулаки, плети, кажется, даже кривые сабли, которыми были вооружены все взрослые аборигены, диковатые кони свирепо грызли друг друга... Однако до смертоубийства все-таки не доходило, и, заскучав, земляки Бактай-аки несколько минут спустя уже скакали во весь опор в сторону, противоположную направлению движения, за какой-то им одной известной надобностью.

— Молодые еще... Пускай позабавятся! — снисходительно смеялся, щеря в усмешке мелкие и редкие зубы, глава большого клана, обращаясь к ротмистру. — Скоро праздник невест, кровь горяча!

Чебрикова Бактай-ака зауважал после того, как увидел Шаляпина и узнал, что этот кот — друг и неразлучный спутник графа. Оказалось, что местных близких родственников необычного животного — камышовых котов — аборигены весьма чтят как хитрых и опасных хищников, чуть ли не тигров, здесь, правда, не обитающих, но память о которых сохранилась в преданиях кочевников, пришедших сюда в незапамятные времена откуда-то с востока. Кстати, ротмистр, чтобы не вводить в соблазн молодых степняков, как выяснилось, сначала метко стреляющих из своих тугих луков, а потом уже соображающих, куда они попали, посадил мохнатого товарища за пазуху, откуда тот сейчас и высовывал свою круглую невозмутимую мордочку.

Аксай, внук Бактай-аки, уже успел продемонстрировать пришельцам свои снайперские способности, на полном скаку свалив неубедительной по размерам стрелкой из такого же игрушечного на вид лука здоровенную нелетающую птицу, несшуюся параллельным кавалькаде курсом на длинных голенастых ногах, ничем не уступая лошадям по скорости. Для того чтобы степной скороход, которого неопытные путешественники единодушно приняли было за страуса, а «миропроходец» безапелляционно определил как дрофу, кувырком полетел в траву, потребовался только один точный выстрел.

— Видали? — изрек Берестов, цветущий так, будто именно он, и никто иной, нашел, воспитал и обучил чудо-стрелка. — Что? Не было, скажете, сотни метров?

— Не было! — тут же заспорил Жорка, позабыв о ноющих с непривычки ягодицах. — Метров семьдесят, не больше!

Николай, настроенный еще более скептически, стоял за пятьдесят, справедливый ротмистр за девяносто, Бактай-ака, не понимая о чем речь, весело скалил зубы. В общем, пришлось возвращаться, спешиваться и перемеривать шагами. Оказалось, что дистанция удачного выстрела равняется девяноста двум метрам пятидесяти сантиметрам. Берестов цвел, словно майская роза, горестно сожалея, что не побился на щелбаны, а ротмистр с Александровым уже более уважительно разглядывали примитивное на первый взгляд оружие простодушного паренька, смущенно хлопавшего узкими глазками, поражаясь тщательности отделки, и с трудом натягивали тугую тетиву, свитую, как объяснил аксакал, из бараньих кишок...

До расчетной точки, оказавшейся настоящим оазисом посреди выжженной палящим солнцем степи, добрались всего за половину дня, против ожидавшихся двух-трех пешим строем. И то нужно учесть часовую незапланированную остановку у источника: Вале, укачавшейся с непривычки, потребовался привал.

На поросшем изумрудно-зеленой травой, только чуть-чуть присохшей на концах под жарким ветром, пятачке даже росло несколько деревьев, сулящих путешественникам прохладную тень, журчал прозрачный ручеек, пели птички.

— Неужели добрались? — Жорка кряхтя выбрался из седла и с помощью проворного Аксая тяжело спрыгнул на землю. — Проклятая верховая езда...

— Не проклинайте благородное искусство, получив лишь первый урок, Георгий, — менторским тоном поучал ротмистр, спешиваясь и ласково поглаживая морду доверчиво тянущегося к нему коня. — Верховая езда — это целая наука. Будь у нас достаточно времени, не сомневаюсь: вы бы полюбили этот спорт.

— Боже упаси... — пробормотал в ответ Конькевич, как подкошенный падая в траву.

Николай, обычно не соглашавшийся с другом, сегодня был целиком и полностью с ним солидарен, хотя и старался не ударить в грязь лицом перед Чебриковым, стоически перенося боль в натруженной спине и особенно ниже.

— Мы будем переходить прямо на глазах зрителей? — поинтересовался он у Берестова, прутиками отмечавшего вход на «тот свет», выявленный бросанием камешков, часть которых благополучно упала в траву, но другая — канула на середине траектории в никуда.

— Конечно. Они прекрасно знают эти ворота.

— Не может быть! И зная это, сидят здесь, в этой степи!

— Не скажите... Степь им дом родной, товарищ капитан. Здесь их родина, а окажись они в лесу, например, чувствовали бы себя очень неуютно.

— Значит, на той стороне лес?

— Почему только лес? Там хорошо... Сами увидите, что без толку рассказывать.

— Но все же...

— Увидите! — отрезал Сергей Владимирович, проверяя свой багаж.

Когда часа полтора спустя путешественники один за другим исчезали, растворяясь в невидимых воротах, вслед им махали руками степняки, искренне желавшие новым друзьям удачи.

— Возвращайся поскорей, Берест-ака! — крикнул аксакал «миропроходцу», обернувшемуся на мгновение, прежде чем нырнуть в переход. — Всегда тебя в гости жду однако!..

* * *

Верхушки мачтовых сосен и далекие горные вершины отражались в зеркальной глади озера, лежащего во впадине между холмами. Пейзаж был из числа тех, немногочисленных ныне, при одном виде которых остро сожалеешь, что не приучен с детства к рисованию. Да и нет красок и кисти под рукой. Да и не придумали таких красок, чтобы запечатлеть все оттенки меди на покрытых чешуйчатой корой стволах сосен, все переливы нетронутой травы, листьев и хвои — от салатного до темно-зеленого, почти черного, все нюансы лазурного небосвода, лишь кое-где подернутого взбитой нежной пеной кипенно-белых облаков.

— Красота-то какая!.. — ахнула Валя, когда Берестов, не дававший никому покидать небольшую полянку, окруженную со всех сторон кустами, до тех пор пока ворота не пройдут все до единого, с видом фокусника раздвинул широким жестом занавес ветвей, открывая вид на озеро.