В жестокости не было ничего романтичного.

То, что Вайолет воспринимала как произведение искусства, отмеченное мужественной красотой, для Флинта было всего лишь броней, жизненной необходимостью в повседневных делах. Он бездумно рисковал жизнью, танцевал вальс, управлял кораблем, спасал жизни, занимался любовью с Фатимой.

Последняя мысль заставила Вайолет вздрогнуть.

«Он спрятал цветок жасмина в книге».

Так мог бы поступить чувствительный человек, но сейчас перед ней стоял полуобнаженный воин.

Вайолет поднесла руки к лицу, ее щеки горели, все тело было охвачено неистовым желанием. И вновь она почувствовала, что ей не сравниться с Флинтом. Правда, она с радостью попыталась бы.

— У него форма римской цифры «пять».

Вайолет казалось, это была только мысль, но лишь потом она сообразила, что высказала ее вслух.

Флинт замер на месте. Слова отдавались эхом в полумраке — абсурдное, нелепое замечание, — но теперь ничего не исправишь.

«Прошу, сделай вид, что не слышал».

Флинт медленно повернулся. Его взгляд упал на Вайолет: ее руки крепко вцепились в край одеяла, белая ночная сорочка сползла с плеча. Воздух холодил обнаженную кожу, но ей самой внезапно стало тепло.

— Цифра «пять»?

Флинт серьезно смотрел на нее. Казалось, он совсем не удивился.

Наверное, он пришел специально, мелькнула мысль у Вайолет.

Его грудь приковывала взгляд. Как хотелось провести пальцем по крепким мышцам, словно очерчивая путь по карте. Вниз спускалась узкая дорожка кудрявых волосков.

Вайолет потеряла способность думать и говорить.

— Вы больше не в состоянии произнести законченную фразу, мисс Редмонд? Прошу, скажите, что это неправда. Мир не переживет такой потери.

Он ждал, неумолимо подняв брови.

— Римская цифра «пять», — слабо повторила она, — она имеет форму…

Он недоуменно нахмурился.

— …форму вас, — наконец решительно призналась она и села, выпустив из рук одеяло.

Оно скатилось на колени, и он жадно, не испытывая ни малейшего смущения, устремил взгляд на обнаженное плечо. В свете лампы её ночная сорочка казалась почти прозрачной, дразнящие воображение тени скользили по ней.

Какой же у нее был довольный и порочный вид.

Невероятно медленно она нарисовала в воздухе цифру V, начиная от его широких плеч: сначала с левого, потом рука опустилась к узкой талии — глаза отметали крепкие мускулы, загорелую кожу и шрам — и вновь поднялась к великолепному правому плечу.

Наверное, это была самая красивая цифра V на свете.

Флинт не сводил с Вайолет глаз, словно вдруг увидел призрак.

Мотнув головой, он тяжело опустился на кровать, спиной к ней. Его лицу стало жарко, но это все из-за знойной ночи. Флинту захотелось чем-то занять руки, и он принялся расшнуровывать ботинки. Но проворные пальцы стали вдруг тяжелыми и неловкими: ничего не получалось. Он отказался от попыток и положил руки на колени.

Зачем он раздевается? Ему ведь надо уходить. Он забыл, что сегодня очередь Вайолет спать в его каюте, или не забыл?

Воцарилась напряженная тишина.

Флинт оглянулся на нее. В свете лампы ее кожа золотилась; она казалась легкой, неземной и такой манящей.

— С чего вы это взяли? — небрежно спросил он.

— Всех молодых англичанок учат рисовать и обращать внимание на очертания предметов. Я заметила, что ваше тело имеет форму римской цифры «пять».

Вайолет пожала плечом.

Почему-то этот жест его рассердил.

— Вы говорите, что я произведение искусства, мисс Редмонд?

Флинт снова переключил внимание на ботинки.

Это были красивые ботинки, за которыми он тщательно ухаживал, потому что любил и ценил хорошо сделанные, полезные вещи. И все же мыски потрескались от бесконечной ходьбы по палубам, от путешествий по чужим землям, от танцев в бальных залах. Если бы граф мог пересчитать эти трещины, то, возможно, узнал бы количество пройденных миль, как определяют возраст дерева по кольцам.

Но почему сейчас ему кажемся, будто он ступил на землю, где никогда прежде не был?

«Она всего лишь женщина», — сказал Лавей.

Ответа не последовало, и Флинт поднял голову. Он знал: Вайолет не замедлит найти остроумный ответ, если только с ней не приключится удар.

Неужели она покраснела? Флинт смотрел на нее, не веря своим глазам.

Кажется, это случилось впервые, потому что если бы Вайолет привыкла краснеть, то постаралась бы остаться привлекательной. Сейчас ее лицо покрылось пятнами, и она так нахмурилась, что между бровями залегли глубокие морщинки. Она даже забыла разгладить их рукой.

И все это было так странно, что Флинт едва удержался, чтобы не сделать это за нее.

Нет, в этой картине не было ничего привлекательного, но он не мог отвести от ее лица зачарованного взгляда.

Наконец в полной тишине Флинту удалось снять ботинок. Когда он с шумом упал на пол, они оба вздрогнули. Непослушными пальцами Флинт взялся за шнурки на другом ботинке, заставил себя остановиться. В конце концов, он граф. Возможно, ему следует нанять слугу — пусть делает за него всю работу, которую он привык выполнять сам.

Флинт поднял глаза.

— Вы покраснели, — прямо сказал он.

— Глупости, — возразила Вайолет.

Румянец исчез словно по команде. Морщинки на лбу разгладились.

К обоим вернулась уверенность, и когда Вайолет заговорила, ее голос звучал спокойно и ровно.

— Естественно, девушки стремятся к развлечениям, поэтому в их отсутствие обращают больше внимания на детали.

Вайолет снова пожала плечом — типично французский жест, попытка казаться беззаботной. Она так напомнила ему Лавея, что Ашер непроизвольно сжался. Странно, но ему было неприятно видеть, как Вайолет переняла привычку его первого помощника. Все равно как если бы тот ее обнимал.

— Понимаю, — задумчиво ответил он. — Значит, вы хорошая художница, мисс Редмонд?

— Нет, — тут же возразила она.

Флинту захотелось сбить ее с толку.

— Возможно, мне удастся воодушевить вас на создание шедевра. Вдруг моя V-образная форма вас вдохновит?

— На вашем месте я бы на это не надеялась, — произнесла Вайолет.

Флинт довольно улыбнулся и снова почувствовал себя уверенно, обмениваясь с ней словесными уколами.

Внезапно он лег на спину, грубое одеяло скользнуло по обнаженной коже, а матрас пронзительно скрипнул. Он был словно создан специально для Флинта, так же как его ботинки, и теперь радостно принимал вес усталого тела. «Закрой глаза, предайся сну».