Народившись, мальки акулы не увидят свет – он лишь угадывается в блеклом сером полумраке за сотни метров над ними. Да и на что им этот свет? Они тут же принимаются рыскать в поисках, чем бы поживиться в черном безмолвии холодного одиночества. Нет смысла задаваться вопросом, зачем вообще существует эта рыба. Все живое запрограммировано на выживание. Ни один зверь не совершит самоубийства, как бы беспросветна ни была его участь Гадеса.

А потому тщетна была бы любая попытка человека вжиться в роль акулы. В жилах гренландской акулы звучит совсем другая музыка. Акула не знает ни забот, ни врагов, она вращается во вселенной, к которой идеально приспособилась за прошедшие десятки миллионов лет.

Нет, нам не дано понять, каково это – смотреть на мир глазами акулы.

You know the drill [83]. Так, тут прикормили. На саму рыбалку пойдем не раньше завтрашнего дня.

Хуго глушит мотор, мы тихо плывем по течению. Бросаем прикормку, тихонько переговариваемся, а то и вовсе помалкиваем. Когда молчим, тишина не кажется гнетущей – это ли не самое подходящее определение дружбы?

За полчаса нас сносит так прилично, что, кажется, отсюда виднеется край Лофотена. За Лофотенским парком находится Москстраумен, одно название которого тысячелетиями наводило ужас на морского брата. Тысячи лет это место считалось пупом океана, мировым колодцем, бездонной пастью. Гиннунгагап (“волшебная пропасть”) в древнескандинавской мифологии. Вода, совершив подземный круговорот, вероятно, вытекает где-то совсем на другом краю Земли. Ибо Земля всасывает море, чтобы добыть себе пропитание, утверждали светлые головы много веков тому назад. Видимо, так же, по их мнению, происходила регулярная смена приливов и отливов – вода втекала в недра Земли и вытекала из них в районе Москстраумена – мирового мальмстрёма, у которого встречаются все ветра, порождая хаос, а течения так могучи, что глотают ветер.

Олаф Магнус окрестил Москстраумен внушающей ужас Харибдой, которая засасывает все живое, посмевшее приблизиться к ней, которая крушит и глотает корабли, людей и зверей. Деревенский пастор Йонас Расмус (1649–1718), родом из северной провинции Ромсдал, предположил, что Лофотенские острова и Москстраумен посещал сам Одиссей. И слышал, как гремит меж скал ужаснейший и могущественнейший поток, и видел зияющие воронки такой величины и силы, что корабли мгновенно канули в них, уйдя на дно[84]. Фогд Эрик Хансен Шённебёл писал в 1591 году, что Москстраумен столь буен и громозвучен, что “вся сыра земля ходит ходуном и трясутся дома”. На карте, выпущенной в Гамбурге в 1683 году, Mosko-Strohm изображается районом бедствий, который надо обходить стороной за сотню морских миль. Американский писатель Эдгар По из Бостона пошел еще дальше. В рассказе “Низвержение в Мальстрём” (1841) он в красках описывает, как парусник с местными рыбаками засасывает водоворотами, которые “ревут сильнее Ниагарского водопада и от которых содрогаются горы”[85]. Даже такое чудо техники как “Наутилус” (подводный корабль капитана Немо) был беспомощен перед “самыми опасными водами Норвежского побережья”, где бездна неодолимой силы “засасывала не только корабли, но и китов и белых медведей полярных стран…”[86].

С нашей последней встречи с Хуго я успел пообщаться с виднейшим исследователем гренландских акул в мире, хотя, по правде сказать, пальма первенства не особенно высока – едва ли в мире найдется другой, кто жаждал бы поспорить с ним за этот титул. Зовут ученого Кристиан Людерсен. Он – научный сотрудник Норвежского полярного института. Изучал аспекты, связанные с жизненным циклом и биологией гренландской акулы. Хуго становится интересно – он просит рассказать меня поподробней, и я излагаю все в точности, как запомнил – выступая, словно вышколенный дипломат, с донесением о путешествии, совершенном в дальнюю и неспокойную страну.

Людерсен со своей исследовательской командой совершил экспедицию на западное побережье Шпицбергена. Опросив на месте опытных промысловиков, ученые закинули линь с двадцатью восемью акульими крюками с борта научно-исследовательского судна Lance. Снасть у них была из обычного нейлона, на какую ловят палтуса, поводки из стальной проволоки. В качестве наживки они взяли сало морского зайца. Снасть опустили на глубину 300 метров на отлогость морского дна.

С первой же попытки достали гренландца – он попался на третий крюк. За короткое время они наловили сорок пять акул – больше, чем им было необходимо для изучения рациона, генетики и содержания загрязняющих веществ. Нескольких акул вытащить целыми не смогли – на крюке остались только головы. Пока акулы беспомощно висели на крюках, их успели обожрать их же товарки. В желудках тех, которых все же удалось добыть невредимыми, ученые обнаружили нерп, морских зайцев, тюленей-хохлачей, остатки малого полосатика, а еще треску, зубатку, пикшу и других рыб. Четырехкилограммовую треску и вдвое большую зубатку гренландская акула заглатывала целиком.

Гренландской акуле не справиться с китом, это исключено, но Людерсену удалось разгадать, как в ее чреве оказалась ворвань полосатика. Удалось благодаря тому, что каждому киту, пойманному норвежским судном, делают анализ ДНК. Ворвань полосатика не пользуется спросом и потому ее просто выбрасывают за борт – догадайтесь с трех раз, кто лакомится ею на дне?

Но спрашивается: как гренландская акула умудряется ловить тюленей? И тут ответ Людерсена и его помощников совпал с тем, который уже был известен Хуго. Одной падалью тут дело явно не обошлось: слишком уж много тюленьего мяса было в акульем желудке. Стало быть, она ловила живых тюленей. Но как?! Исследователи выпустили несколько акул, предварительно снабдив их датчиками. Измерения показали, что плавает гренландская акула медленней тюленя и рыб. Совершить рывок, резко броситься на добычу акула тоже оказалась неспособна. То есть к обычной охоте она не пригодна – ей не по силам угнаться за более резвыми морскими обитателями. Разгадка кроется в том, что нерпа, обыкновенный тюлень, морской заяц и хохлач – млекопитающие, высший класс животных. Это дает им множество преимуществ, но есть и одна серьезная слабость. Они спят так же, как и мы: глаза закрыты, большие полушария в состоянии покоя (так называемый билатерально симметричный сон)[87]. Тюлени спят на морском дне и видят сны; и снятся им тучные косяки рыб, любовные ласки, игрища, сородичи, а может… мда, любопытно было бы узнать, что именно снится тюленям. Те, что укладываются на льдины и на поверхность воды, в фазе быстрого сна (БДГ) спят так крепко, что хоть заведи у них над ухом моторку, не добудишься. Во льдах тюлень вынужден постоянно остерегаться белого медведя. Видимо, залегая на дно, он расслабляется, думая, что здесь безопаснее, а оттого и тюлений сон здесь легче и короче. Только внизу не безопасней нисколько. По дну в поисках добычи медленно и бесшумно двигается мрачное пятно в форме сигары. Терпеливо и со знанием дела прочесывает местность. Оно подслеповато, зато обладает тайным оружием – ампулами на рыле, улавливающими малейшие электромагнитные сигналы. Радар, настроенный на живую плоть. Спящий тюлень, должно быть, легкая добыча.