— Жаль, не предупредил меня, что едешь сегодня снимать гипс…

— У тебя есть другие дела, и ты уже достаточно отсидела в больнице, — ответил он, не отрываясь от ноутбука.

— Как-то неправильно, что ты пережил это в одиночестве, — все же серьезный этап.

Он рискнул честно ответить на мой вопрос.

— Я был не один.

Я тотчас поняла, можно было не объяснять. Удар кулаком под дых.

— Ты был с…

Слова застряли в горле. Он встал, сел напротив меня и бесшумно прислонил костыли к креслу, в котором я скрючилась. Мне захотелось свернуться в тугой комок, чтобы защититься от того, что сейчас последует.

— Да, Ава… Я был с Констанс.

— Но как… как ты можешь мне…

— Я не жду, что ты поймешь…

— Можешь заодно назвать меня идиоткой…

У меня вырвалось рыдание. Он устало и покорно вздохнул.

— Перестань, ну перестань… Я пытаюсь тебе втолковать…

— Ну так давай, я тебя слушаю! — раздраженно крикнула я.

— Мы с ней понимаем друг друга… Мы пережили одно и то же, мне очень неприятно заставлять тебя такое терпеть… но это сильнее меня… Иначе мне никогда из этого не выпутаться, и ей тоже… Мы говорим об аварии, нам нужно вместе вспоминать ночь, когда наши жизни пошли под откос, мы признаемся друг другу в своем беспокойстве о будущем, обсуждаем нашу беду, нашу ответственность. Ты и ее муж не можете больше ничего для нас сделать.

— Она… она говорит с тобой о своем муже? А ты обсуждаешь с ней меня?

— Сколько бы вы ни старались, все равно случившееся не изменить, вас с нами не было. Наверное, это для вас ужасно, но… мы с ней, она и я, были в одной и той же точке, мы тем вечером были вместе. Это ее взгляд я встретил, когда пришел в себя после удара. То же самое было и с ней. Ужас обрушился на нас одновременно. Она видела мои раны, я видел, как она теряет сознание… Я нуждаюсь в ней, а она нуждается во мне, чтобы преодолеть все это… Она хочет помочь мне и знает как, я хочу помочь ей и тоже знаю как… Между нами существует связь, и с этим ничего не поделаешь, эта связь есть, и она будет всегда. Вы с ним сделали все для того, чтобы мы никогда не встретились. Мы не сомневаемся в ваших добрых намерениях, вы полагали, что действуете ради нашего блага, но были с самого начала неправы.

— То есть во всем виноваты мы с Сашей? Вам не откажешь в наглости!

— Я так не говорил, и Констанс тоже… Мы признаем, что на вашем месте тоже, скорее всего, поступили бы так же, стремясь защитить вас. Но это была ошибка, хоть вы и не могли этого знать. Мы заявляли об этом недостаточно громко…

— Ты часто бываешь у нее?

— Я прихожу к ней каждый день…

У меня перехватило дыхание.

— Что же, по-твоему, делать мне? Ждать, пока она отдаст тебя…

— Повторю то, что ты уже слышала тем вечером: живи своей жизнью и не беспокойся обо мне. Не жди меня пока. Единственное отличие от того вечера в том, что сегодня у меня есть надежда выбраться, однако еще ничего не известно… Мне нужно время, чтобы простить себя и заново выстроить. Я больше не знаю, кто я такой… даже мое тело мне не принадлежит. Все прожитые годы я стремился быть хорошим человеком, и одним-единственным нажатием на педаль я разрушил жизнь незнакомой женщины и собственную жизнь…

И нашу с тобой жизнь… Но такая мысль у тебя даже не мелькнула…

— Увы, — продолжал он, — пока ты не можешь ждать от меня, что я появлюсь рядом с тобой… как бы тебе этого ни хотелось.

Я поднялась с кресла и направилась к лестнице. У меня не было сил ни говорить, ни слушать, я была словно выжатый лимон.

— Ава, скажи мне что-нибудь…

По стуку костылей я догадалась, что он приближается.

— Ты уже все сказал, Ксавье… так что я сосредоточусь на детях и галерее… А что касается будущего… если ты вернешься ко мне, я подумаю…

Я подняла к нему мокрое от слез лицо.

— Что еще я могу сделать, скажи? — всхлипнула я.

Я не сомневалась, что для него мучительно причинять мне боль, но на кону было его выживание. Была бы и я так же эгоистична на его месте? Или, может быть, пора и мне немного больше любить себя? Чтобы не допустить окончательного саморазрушения.

— Ничего…

Меч просвистел. Этой ночью я спала глухим сном.

Завтрашним вечером разум опять не велел мне торопиться домой. Судя по всему, он впал в спячку, устав сопротивляться. В конце концов, что дурного в том, что я просто послушаю Сашу? Ничего. Если это единственный просвет в сегодняшнем дне, зачем себя лишать его? Отговорки находились сами собой. Кто меня упрекнет? Да никто. Никто, впрочем, ни о чем не узнает. Никто, за исключением его и меня. В мастерской было темно, Жозеф ушел домой и, насколько я его знаю, должен был оставить ключи Саше. У меня подогнулись колени, и я вдруг заколебалась. Меня напугала мысль, что еще миг — и я войду в лавку, привело в ужас острое желание увидеть его, очутиться рядом. Совсем-совсем рядом. Но я все равно сделала еще один шаг к двери. Я не совершаю ничего плохого, повторяла я себе. Чуть-чуть побыть с единственным человеком, который меня понимает и проходит через такие же испытания, как я. Мне годятся аргументы, которые Ксавье приводил в оправдание своих встреч с Констанс. Я молча перешагнула порог и надолго застыла в первой комнате — еще можно уйти, он ничего не узнает. Это я и должна была сделать. Но вместо этого прошла вглубь лавки.

Ощутив мое присутствие, Саша открыл глаза, но не прекратил играть. Я догадалась, что он ждал меня или предчувствовал мой неизбежный приход. Я переступила красную черту. Не угадаешь, права ли я. Не поймешь, защищалась ли я таким образом от Ксавье. Был ли это способ выжить посреди руин, в которые превратилась наша жизнь. На самом деле нет. С нашей первой встречи или вскоре после нее меня тянуло к этому мужчине, мне лишь не хватало проницательности, чтобы это признать. Сам о том не догадываясь, Ксавье дал мне разрешение еще немного приблизиться к Саше. Я осознавала, что играю с огнем. Я села на диван, подтянула ноги к груди и опустила на них лицо; чтобы восхищаться Сашей, мне было необходимо уйти в себя, защититься от всего и, как это ни парадоксально, вернуть себе душевный комфорт. Ну да, я не могла не признать, что восхищаюсь им. И даже больше… Он играл и играл, в бешеном ритме, без пауз, без единого слова. Иногда переводил взгляд с виолончели на меня и ненадолго задерживал. Я его ловила, стремясь к единению с Сашей. Он боролся, чтобы сбежать от меня, а я боролась, сопротивляясь мощи его взгляда. Мы оба признали поражение, напряжение было слишком сильным. Я заставляла себя не задумываться над происходящим, над тем, что со мной творилось, над причинами, которые вынудили меня прийти его послушать, а теперь не давали уйти. Достаточно какой-нибудь пылинке качнуть маятник в другую сторону, и я лишусь рассудка или того малого, что у меня от него осталось. Я довольствовалась тем, что проживала музыку Саши и поддавалась ее благотворному влиянию, наслаждаясь покоем и правом ощущать себя живой, которым наделяло меня Сашино присутствие.