Несколько мгновений они смотрели друг на друга; султан старался проникнуть взглядом под белую кисею, скрывавшую лицо прокаженного. И тут Тибо, снова поднявшись на стену и увидев, что король стоит один против этого людского моря, выхватил у одного из воинов лук и хотел было встать рядом, но Бодуэн властным жестом приказал ему отойти. Затем, не сводя глаз с Саладина, он поднял руку, пальцем указывая на небо, словно взывал к Божию правосудию. И тогда султан широким движением указал на свои войска, улыбнулся, развернул коня и поскакал к небольшому пригорку, где уже устанавливали его шатер.

То, что последовало дальше, было ужасно. Королевские ополченцы, не сознавая, что враг оказался куда ближе, чем они рассчитывали, подходили небольшими группами, и с ними быстро расправлялись намного превосходящие числом силы противника. Бодуэн видел с крепостной стены, как их связывали и гнали, будто скот. Не в силах смотреть на это невыносимое зрелище и в надежде их освободить Бодуэн попытался совершить вылазку с сотней всадников, но, как ни были они отважны, — глиняный горшок столкнулся с чугунным, и, чтобы не погибнуть без всякой пользы для пленных, ему пришлось с наступлением темноты вернуться в город.

Если в эту ночь Бодуэну удалось заснуть, то лишь потому, что его сломила усталость, да и отдал он сну всего-навсего три часа. Обостренная восприимчивость подсказывала ему, что и Саладин не спит в своем большом желтом шатре, но султан своей бессонницей был обязан предвкушению близкой победы. Вскоре, может быть уже завтра, он войдет в Иерусалим, а несчастный король останется запертым в Аскалоне, где султан оставит ровно столько людей, чтобы его оттуда не выпустить. Уже сейчас, даже до того, как начать осаду маленького города, он выслал вперед большую часть своего передового отряда под командованием армянского ренегата по имени Ивелен, который должен был расчищать ему дорогу, жечь и убивать все и всех подряд на своем пути. Теперь Саладину остается только протянуть руку, и франкское королевство упадет в нее, подобно спелому плоду. И потому, когда он на рассвете вышел из шатра, чтобы преклонить колени на шелковом коврике и помолиться, повернувшись лицом к Мекке, решение было уже принято. Он выйдет сегодня же и продолжит свой путь. Аллах — трижды будь благословенно имя его! — уже даровал ему победу. Остается лишь снискать ее лавры на гробнице Христа.

Однако, глядя на огромную толпу, он сообразил, что многочисленные пленные, захваченные им накануне, помешают его победному маршу. Их и в самом деле насчитывались сотни. И тогда он приказал:

— Убейте их всех!

Одного за другим этих несчастных подводили к городским стенам — но вне досягаемости для стрел! — и головы их падали под кривыми саблями палачей, и кровь лилась на выжженную землю, а Бодуэн на своей башне, стоя среди бессильных помешать этому злодеянию солдат, плакал от боли и негодования при виде этого преступления, нарушавшего все законы рыцарства и даже войны, и все же совершавшегося по приказу человека, считавшего себя великим и благородным героем, но на самом деле — жестоким и равнодушным к человеческой жизни. Пощадил он лишь горстку жителей Иерусалима, за которых рассчитывал получить богатый выкуп, — он решил забрать их с собой и велел привязать на спины верблюдам. После чего, насмешливо махнув рукой на прощанье в сторону города, Саладин сел на коня, чтобы продолжить свой победный путь к северу. Он полностью полагался на таланты Ивелена. К этому времени тот уже должен был сжечь Рамлу, Лидду и Арсуф, чтобы расчистить своему господину путь к столице. Но никогда не следует недооценивать врага, а султану, должно быть, ударил в голову хмель победы: ведь Бодуэн, пока падали головы пленных, не бездействовал. В Газу, к магистру тамплиеров, полетел гонец с приказанием вернуться; затем, глядя вслед отъезжающему султану, Бодуэн созвал своих рыцарей:

— Саладин до такой степени нас презирает, что нисколько не остерегается, раз так распылил свои войска. Рядом с ним остались только мамелюки и несколько легких отрядов. Если нам, с Божьей помощью, удастся выбраться отсюда и застигнуть его врасплох, мы, может быть, и сумеем его победить. А потом нам нетрудно будет истребить отрады, разоряющие наши земли. Что касается меня, я предпочитаю славно погибнуть с мечом в руке, но не позволить этому демону, сколько бы воинов у него ни было, уничтожить мое королевство! Монсеньор Обер, — прибавил он, обращаясь к епископу Вифлеемскому, — пошлите за Святым Крестом!

Когда крест принесли, все опустились перед ним на колени, моля Вседержителя помочь королевству, оказавшемуся в бедственном положении, и придать сил его защитникам. Затем епископ благословил собравшихся, а король поцеловал подножие креста, и все почувствовали прилив сил и надежды. В минуту крайней опасности к ним вернулись вся вера их отцов и жгучее желание принести себя в жертву во славу Божию и ради спасения Святой земли.

Бодуэн снова прокричал: «По коням!» — и они направились к Яффским воротам — тем, за которыми лежал путь, ведущий на побережье. Они так яростно вылетели из ворот, что буквально размели, как солому, несколько отрядов, оставленных Саладином, словно по недосмотру; впрочем, воины султана отяжелели от обжорства и пресытились добычей. Теперь и войско Бодуэна направилось к северу, но по другой дороге, параллельной той, по которой двинулся султан. Встречая на своем пути лишь следы разорения, оставленные свирепствовавшими в этих местах людьми Ивелена, король проехал через Ибелин, куда из Наблуса спешно возвращался Балиан, и через сожженную Рамлу, где благодаря ее сеньору, Бодуэну робкому вздыхателю Сибиллы, все население спаслось, укрывшись в замке

Мирабель и на крыше собора. Затем маленький отряд свернул к Иерусалиму, чтобы перерезать путь Саладину в Иудейских горах. Там к ним и присоединились тамплиеры Одона де Сент-Амана, который на этот раз повиновался королю. Их была всего лишь горстка, но и это было уже лучше, чем ничего. А главное — вскоре появился еще один небольшой отрад, и вел его Рено Шатильонский.

— Я здесь, мой король! — крикнул он, не слезая с коня. — Слава Богу, вы живы! Вдвоем мы заставим Саладина поплатиться за все, что он натворил в нашей стране!

Он торопливо спешился и направился к Бодуэну, который последовал его примеру и двинулся ему навстречу. Рено опустился перед ним на колени, потом они обнялись.

— Я всегда знал, мессир Рено, — произнес король, — что в минуту опасности смогу положиться на вашу отвагу и вашу верность.

Была пятница — священный день для мусульман; у христиан же этот день — 25 ноября — был днем памяти святой Екатерины. Около часа пополудни, в двух лье от Рамлы, король и его люди увидели выступающие из легкой дымки знамена султана, сумевшего объединить свои разбросанные войска. Когда Бодуэн со своим отрядом его атаковал, Саладин свернул в пересохшее русло реки. Внезапность нападения сыграла свою роль в полной мере, султан и представить себе не мог, что несчастный иерусалимский король, запертый, как он считал, в Аскалоне, и глядящий из-за стен на отрезанные головы своих подданных, окажется здесь, с мечом в руке, во главе разбушевавшейся орды. Гордые мамелюки не устояли перед неистовым натиском и почти все были истреблены Бодуэном и Рено, прокладывавшими себе дорогу среди них. «Ни Роланд, ни Оливье не совершили в Ронсево столько подвигов, сколько совершил в Рамле в тот день Бодуэн с Божией помощью и с помощью святого Георгия, который участвовал в этой битве», — напишет позже Гийом Тирский. Король, в золотой короне и пыльных доспехах, и впрямь казался вездесущим и возбуждал храбрость в своих воинах, — если, конечно, допустить, что они в этом нуждались. Его рука казалась настолько неутомимой, что многие уверяли, будто под белым покрывалом прокаженного на самом деле бился с врагом святой Георгий. Рядом с ним, стараясь его прикрыть, сражались Тибо и Адам, охваченные радостью от предвкушения победы. Что же касается Рено Шатильонского, — он дрался словно дьявол, проявляя героизм, которым невозможно было не восхищаться. Наконец-то он смог отомстить за те шестнадцать лет, которые томился в алеппской темнице, и головы так и летели из-под его меча.