Всю ночь Глеб промаялся у бубняевского подъезда, продремал в машине. С утра пораньше Бубняй вышел из подъезда, поигрывая ключами от машины. В отличие Панова с «тойотой» он имел «мерседес». Глеб поехал за ранней пташкой и оказался на Ново-С-кой улице, у дома сто двенадцать, корпус три. Глеб понял, что за Додиком теперь следит не только Викентьев: наблюдателей уже двое, а он сам — третий. А вот и четвертый припожаловал: подъехал Корявый. Додик заставил себя ждать, но к полудню, как видно, отоспался, вышел на вольный московский бензиновый воздух, уселся в свой «БМВ» и рванул к центру. Глеб предварительно объяснил Викентьеву диспозицию: они пропустили выслеживавших Додика Бубняя и Корявого вперед и поехали следом. В таком порядке вся автокавалькада проследовала в район Политехнического музея, и все припарковались, где кто сумел. Додик, не подозревая, что за ним следят четыре пары глаз, весело направился в сквер, где и встретился со своим вчерашним юным и прелестным другом. Юноша пришел на свидание не один, а привел с собой еще более миловидного и женственно-нежного друга. Вся троица ворковала и любезничала, наверняка называя друг друга то «противный», то «сладкий». В это время Бубняй и Корявый, изрытая страшные ругательства и жуткие угрозы, из-за кустов снимали их на мобильники. Панов с Викентьевым с незаинтересованным видом присели на лавочку неподалеку от двух ревнителей антитолерантной морали. А раз речь зашла о толерантности, тут никак не могло обойтись без Алексиса.

Фон Малахо́вка заплыл на облаке в подсознание Глеба и, ласково-ласково глядя на милующихся голубков — Додика и двух прелестных юношей, назидательно и даже с долей упрека обратился к владельцу временно оккупированного им подсознания:

— Вот он, апофеоз всеобщего взаимопонимания и любви всех ко всем и со всеми! Теперь ты наконец признаешь без всяких оговорок, что толерантность — это и будущее наших детей, и счастье планеты всей?!

— А чего чуть чего — и сразу ко мне?! — стал оправдываться в своем подсознании Глеб. — Я что, запрещал кому-то любить кого ему вздумается? Лишь бы эта любовь была по согласию и влюбленные не воровали, не грабили, не мошенничали, тем более никого не убивали и не нарушали моральный кодекс уж хотя бы капитализмоустроителей. Так что ваш упрек, Алексис, не по адресу. Обратите лучше внимание на Бубняя и Корявого. Если ищете тех, кто толерантность на дух не переносит, так это они и есть!

— Ошибаетесь, господин виконт д’Ал де Ла Панини! Бубняй и Корявый состоят в чисто славянской ОПГ. И это вы обратите внимание, кому эти криминальные славяне сейчас станут звонить! Вот то-то и оно! В сердцах Бубняя и Корявого клокочет стихийная толерантность! Говорят вам, что толерантность — это счастливое будущее планеты всей! На этом — адью! — И Алексис отбыл на облаке по уже известному адресу.

Последующие события наглядно подтвердили правоту приближенного к Олимпу проповедника и провозвестника грядущей всеобщей гармонии. Действительно, Корявый, убедившись, что Бубняй был прав, обвиняя Додика в осквернении понятий, сразу стал названивать Гоги Ткварчельскому, а потом и самому Имяреку. И авторитеты, между прочим, оба некоренной национальности, тоже не посчитали для себя западло откликнуться на просьбу славянина.

— Толковище назначено на завтра. Нам предписано прибыть в ресторан «У карьера» ровно в двенадцать ноль-ноль, — объявил Корявый Бубняю.

Утром следующего дня Панов и Викентьев замаскировались у карьера, в кустах, в надежде высмотреть Серого среди участников толковища. Как видно, частное агентство «Следопыт» располагало средствами, потому что Викентьев принес с собой новейшее устройство, позволяющее услышать даже негромкий разговор на значительном расстоянии.

— Даже если Серый не появится, — обнадежил он Панова, — то его кликуху, возможно, будут упоминать в разговорах, и мы получим полезную информацию.

Чтобы проверить работу аппаратуры, частный сыщик направил устройство на террасу ресторана, где уже суетились служащие «Карьера», готовясь к встрече высоких гостей. Официанты расставляли массивные вычурные столики и стулья из красного дерева с мягкими сиденьями широким полукругом, фронтом к прикрытому кустарником карьеру, чтобы уважаемые гости, усевшись за столики, в натуре, могли любоваться на прекрасную натуру природы. Командовавший официантами и прочим рабочим людом хозяин ресторана осмотрел приукрашенную террасу и в общем остался доволен ее убранством, но, видимо, предположил, что картине не хватает последнего завершающего мазка. Он что-то приказал двум гастарбайтерам, и те помчались выполнять распоряжение благодетеля, осчастливившего их рабочими местами.

— Ну как, хорошо слышно? — поинтересовался Глеб у снявшего наушники коллеги.

— Да где там хорошо! Слышно с пятого на десятое! Делают, сволочи, приборы так, чтобы они выходили из строя через несколько месяцев. Это они нарочно, чтобы покупали все новые и новые.

— Да уж, нынешнюю аппаратуру по надежности не сравнишь со старой, советской. У меня дед купил телевизор еще при дорогом Никите Сергеевиче, телик продолжал прекрасно работать при дорогом Леониде Ильиче и во времена геронтологической чехарды, потом болтал не хуже Михаила Сергеевича и гораздо лучше Бориса Николаевича. Может, работал бы и по сию пору, если бы на втором году третьего тысячелетия его с родительской дачи не украли бомжи. А купили новый телевизор, жидкокристаллический, так он сломался через год. Понесли ремонтировать, мастер удивляется: «О! Он у вас аж целый год без поломки работал!»

Тут внимание Глеба привлекли выполнившие приказ хозяина гастарбайтеры. Они повесили над входом в ресторан транспарант «Привет участникам толковища!» и, довольные своей работой, пригласили хозяина им полюбоваться. Ресторатор и транспарантом, и обустройством террасы остался окончательно доволен, только распорядился поставить в центре полукруга из мест для почетных гостей еще один стул, но в этом случае — с жестким сиденьем. Потом подъехала машина с охранниками из ЧОПа, и дорогу к ресторану перекрыли. Позолоченной молодежи, которая разлетелась было в любимое место отдохновения, пришлось разворачивать оглобли вспять. Чоповцы твердо сказали: «Ресторан закрыт на корпоратив».

Первыми в «Карьер» приехали самые влиятельные авторитеты — инициаторы толковища Имярек и Гоги Ткварчельский. В сопровождении Гоги и лебезящего владельца ресторана Имярек осмотрел место проведения мероприятия и милостиво кивнул хозяину: мол, неплохо, и дальше старайся, так держать! Только распорядился повесить над столиками еще один транспарант, еще содержательней и толерантней предыдущего: «Братки, не стреляйте друг в друга!».

— Да, ничего не скажешь, государственный ум у этого авторитета, — вынужден был признаться самому себе Глеб. — Ведь это он, как рассказывала мне Дунина мама, предотвратил неизбежное, казалось бы, побоище в Разнесенске после возвращения Табунова-ДДТ из мест не столь отдаленных. Полиция уже в панике готовилась подбирать трупы на улицах Разнесенска и развешивать висяки в отчетах, а Имярек приехал, всех рассудил и умиротворил. Настоящий миротворец! Его бы посылать с дипломатической миссией в горячие точки, а не держать в Бутырке!

Тем временем один за другим прибывали московские авторитеты. Они подходили к Имяреку, приобнимали председателя толковища левой рукой, держа правую в кармане, выражали радость по поводу его выхода из Бутырки и свое возмущение действиями злого генерала-начальника, задержавшего на целые сутки УДО неправедно осужденного. Имярек тоже сердечно приобнимал каждого новоприбывшего и как бы ненароком разворачивал братана лицом к транспаранту «Братки, не стреляйте друг в друга!». Многие, устыдившись, после этого вынимали правую руку из кармана. Когда все мягкие стулья красного дерева оказались заняты, перед их полукругом, как на лобном месте, остался пустым только один жесткий стул — скамья для будущего подсудимого. Панов и Викентьев напрасно высматривали среди авторитетов и их охранников Серого. Никого, похожего по словесному описанию на похитителя Никандрова-младшего, ни на террасе ресторана, ни вокруг нее, среди охраны, не было.