Агничка даже опешила от такой неожиданности. Ей, студентке третьего курса, словно семикласснице, предлагают сесть на раму, чтобы прохожие оглядывались и посмеивались... Но вскоре она сидела впереди Володи, напряженно сжав руками блестящий руль. Рядом, почти касаясь ее рук, лежали крепкие ладони юноши. Агничка чувствовала горячее дыхание на своей щеке и боялась шевельнуться.

Володя вез ее осторожно, бережно. Они молчали всю дорогу.

Наконец в стороне остались заводские трубы, многоэтажные дома, утих городской шум. Выехали на окраину. .

Даже не верилось, что в десяти, пятнадцати минутах езды от города есть такой зеленый, уютный уголок. Лужайка была на самом берегу ручья. Пахло молодой травой, прошлогодними листьями. Возле тонких, но частых берез суетилась пестрая пичужка. Видно, у сойки где-то здесь было гнездо, и появление людей ее обеспокоило.

Оглядевшись, Агничка устроилась на старом пне. Она поправила волосы, улыбнулась.

Володе сделалось не по себе от ее улыбки. Нужно было начать мучительный разговор. Мысли мелькали торопливые, мрачные. Юноша глубоко и громко вздохнул...

...Агничка сидела выпрямившись, широко раскрыв глаза. Вокруг было так странно тихо, и только голос Володи глухо звучал в этой тишине да шелестели ветки боярышника над головой. Улыбка еще дрожала на ее губах, но пушистые брови уже сдавили глубокую складочку над переносьем.

А Володя говорил и говорил. Медленно, неторопливо, точно камешки, бросал он слово за словом.

Солнце почти касалось своим краем земли. На листьях деревьев, на траве лежали ржавые пятна. Красные блики играли на молочно-белых стволах берез. Агничка вскочила...

— Неправда! — выкрикнула с отчаянием она. — Это непорядочно! Вы не имеете права думать так про мою маму! Вы не знаете ее! И людей... И людей вы не знаете!

— Агничка! Подождите!

Но девушки уже не было на поляне. Догнать ее, окликнуть еще раз у Володи не хватало смелости. Подавленный, он стоял возле пня, прислушиваясь к затихающим быстрым шагам.

Вот из-за куста вылетела встревоженная птица, неподалеку хрустнула ветка, и все кругом стихло...

Агничка долго и бесцельно бродила по городу. Обида, громадная обида путала мысли. Значит, ее. отец когда-то держал на коленях этого мальчишку? Значит, и ему рассказывал сказки? Теперь понятно, от кого Володя слышал о белом аисте! Это к той женщине с толстыми косами, которая сейчас лежит в палате, ушел отец. Но чем этот мальчишка лучше ее, Агнички, и чем та женщина лучше ее мамы? Уже в глубокие сумерки девушка забрела в сквер. Она прошла по аллее и остановилась у фонтана. Словно на островке, белел одинокий аист. Слабый свет луны дрожал на его распростертых крыльях.

Ну и что же что отец когда-то ласкал Володю? Все это* глупости! Нужно подумать о чем-то другом, более важном. Агничка отошла к скамье, села. Ее охватило чувство раздвоенности.

Словно одна живая, настоящая Агничка следила за другой и спорила с ней. Чужая Агничка была растеряна, рассержена на весь мир. На месте матери она бы никогда не притронулась даже пальцем к этой больной. Есть другие хирурги... Не каждый же день стоять матери у операционного стола со скальпелем в руках. Ну и что же из того, что она лучше всех делает полостные операции? Кому до этого дело?

И тут вступала в спор живая, настоящая Агничка.

Глупости! Мать не может уронить своего достоинства. И Володя зря думает, что ее мама способна помнить старое зло. Ее мама врач, честный, справедливый человек. Мать скорее забудет о себе, чем оставит без помощи больного. Разве так не случалось во время войны? Тогда мать почти не выходила из клиники. Изредка и Агничка забегала к ней, чтобы пойти вместе домой. Ей приходилось всегда очень долго сидеть в кабинете и ждать, пока не освободится мать. А однажды Агничка так и заснула в глубоком, тяжелом кресле. Проснулась уже среди ночи, испугалась и сильно разобиделась на мать. Забыв строгий ее наказ — не выходить из кабинета, Агничка все же вышла и прокралась по темному холодному коридору в самый его конец. В операционной горел свет, и она приоткрыла дверь. Она увидела высокий белый стол, над которым был спущен рефлектор, походивший на огромную опрокинутую чашу. На столе неподвижно лежал человек, прикрытый белой простыней. И мать была вся в белом. Она стояла спиной к двери на невысокой скамеечке, чуть склонившись над раненным. Шла операция... Пахло эфиром и еще чем-то непонятным — противно сладковатым, отчего кружилась голова. Застыв, Агничка не спускала восхищенных глаз с матери. Она забыла обо всем на свете. Ее мама, которая украдкой плакала, если она, Агничка, заболевала, в эти минуты казалась ей самой умной и смелой во всем мире. Вот мать разогнулась, человека сняли со стола и тут же на его место положили другого. Этих людей привозили очень издалека, оттуда, где шел бой. Их было так много, что не только в палатах, но даже и в коридорах стояли койки... И все они ждали от матери помощи... И разве могла мама ради нее, Агнички, бросить их? Нет, Агничка сама бы никогда не простила матери, если бы такое случилось... Но ведь это было так давно, а — теперь? Изменилась ли мама?

Девушка поднялась со скамьи. Она почти бежала по ве-вечерним пустынным улицам, залитым огнями. На лестничной площадке остановилась, передохнула. Сейчас она спросит обо всей свою мать. Мама, конечно, ничего от нее не утаит. И вдруг Агничка заколебалась. Нужно ли матери напоминать о прошлом, таком неприятном? Не обидит ли она маму своими глупыми сомнениями? Уже если ей самой стало так нехорошо после услышанного, то каково будет матери? Постояв в горестном размышлении, Агничка сама не зная, как это случилось, подошла на цыпочках к противоположной двери на площадке и несмело надавила белую пуговку звонка.

Кондратий Степанович вышел в своем рыжем тяжелом халате. Внимательно глянул на нее из-под лохматых бровей и забеспокоился.

— Агнюша, дорогая моя! Тебя обидели? Кто?

Старик обнял ее и повел к себе. Агничка, не сдержав слез, закрыла лицо ладонями.

Полулежа на старенькой качалке, Кондратий Степанович терпеливо выслушал скомканную речь девушки. Кажется, совсем недавно она забегала к нему в коротком платье, забиралась на колени, просила рассказать сказку. А теперь вот сидит перед ним, съежившись в комочек, и говорит о таких вещах, о которых подумает не каждый взрослый человек. На первый взгляд это было не существенно. Не все ли равно, кто проведет операцию больной... Но если вдуматься...

Давно прошла молодость. Давно