— Какого чёрта ты там делаешь?! Ты вообще в курсе, что не имеешь права находиться там не в выходные?!

— Я знаю, просто подумала…

— Сомневаюсь, что ты вообще умеешь пользоваться своей головой, — едко перебивает меня, и вдоль моего позвоночника прокатывается ледяной валун. — Короче так — даю тебе полчаса, чтобы вернуться домой. Мне насрать, как ты это сделаешь, но если к часу ночи твоя комната будет пуста, ты за оставшиеся пять лет больше ни разу не увидишь родителей.

Прежде, чем я успеваю вставить ещё хоть слово, Ярослав отключается, и меня начинает бить дрожь; его голос был вовсе не дружелюбным, так что я вполне себе верила в эту угрозу. Я быстро переодеваюсь и хватаю сумку, даже толком не причесавшись: сейчас без двадцати час, на улице темно, хоть глаз выколи, и я должна пройти почти половину города, шарахаясь от каждой тени, но страх не увидеть больше родителей пугает меня ещё больше. И пока я тихо прикрываю входную дверь, пряча ключи в кармане сумки, меня мучает всего один вопрос.

Что происходит?

Я добираюсь до дома Поляковых в рекордно короткие сроки, запыхавшись так, что, кажется, чувствую во рту медный привкус крови; решаю сразу пойти к себе, потому что адреналин как-то выветрился, и теперь страшно клонило в сон. Но я вхожу в свой персональный коридор и вижу полоску света из-под двери в комнату — это значит, что меня ждали на полном серьёзе.

Надеюсь, Ярослав объяснит своё поведение.

Вхожу и вижу такую картину — Яр сидит на стуле, задрав ноги на комод, и подбрасывает в воздух теннисный мяч: касаясь поверхности, он оставлял на ней едва заметные пятна, и кусочек потолка теперь был похож на далматинца. Я останавливаюсь, не зная, как начать разговор, а парень будто в упор меня не видит — совсем как тогда на парковке.

— Ну, надо же, ты успела, — лениво растягивает слова.

Вопросительно приподнимаю брови: он что, под кайфом?

— Ничего не хочешь мне рассказать? — складываю руки на груди и прислоняюсь плечом к косяку. — Что с тобой в последнее время твориться?

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — улыбается моей любимой кривой улыбкой, но глаза остаются холодными. — Со мной всё в порядке, а вот ты, кажется, забыла, где находишься — как и своё место в этом доме.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что ты живёшь под моей крышей и не имеешь права шататься, когда и где тебе вздумается.

При этом тон его голоса остаётся обманчиво безразличным, потому что за этим безразличием словно скрывается угроза; и меня это пугает, потому что от такой версии Ярослава я не знаю, чего можно ждать.

— Раньше у тебя с этим не возникало никаких проблем.

Я подозрительно прищуриваюсь, потому что не может любовь так быстро пройти — разве что её вообще не было. Мои глаза широко распахиваются — снова до меня долго доходит — потому что…

— Подожди-ка: так это твоя месть? Влюбить меня в себя, а потом послать куда подальше?

Лицо Ярослава кривится.

— Мне не было никакой нужды влюблять тебя в себя — ты и сама с этим неплохо справилась. Но да, ты права — это месть.

Я чувствую себя так, будто получила удар под дых: из лёгких выходит весь воздух, а я не могу сделать новый вдох.

— А как же тогда твоя просьба?

На этих словах он наконец-то переводит взгляд на меня; как-то нервно осматривается, вскакивает на ноги и раздражённо захлопывает дверь, затолкав меня в комнату.

— Это всё была часть плана, тебе ясно?

Это он меня или себя пытается убедить?

— И почему же я тебе не верю?

Нет, врал-то он очень убедительно, а вот его вспыхнувшие при этом огнём глаза, и нервно дёрнувшиеся губы говорили об обратном.

— Это твоя проблема, которая меня не касается, — пожимает плечами.

— Конечно, я ведь должна любить тебя, быть рядом и безоговорочно доверять, в то время как ты можешь вести себя как скот, — выплёвываю желчь. — Проваливай из моей комнаты.

— Это мой дом, — смотри на меня в упор сверху вниз. — Я хожу, где хочу. И будь осторожна со словами: сегодня ты спишь на мягкой постели, а завтра можешь переехать в пропахший бензином холодный гараж.

Его челюсть сжимается, когда он смотри на меня, будто Ярослав пытается сдержаться и не сказать ещё что-то, но это хорошо, потому что помоев мне уже хватило. Он выходит в коридор, громко хлопнув дверью, и я автоматически съёживаюсь и обнимаю себя руками, чтобы защититься от реальности, но в итоге меня кое-как спасает от неё одеяло, которое я натягиваю по самую макушку. Это же какая-то бессмыслица, разве нет? Хотя, может, это просто я — набитая дура, не осознающая уровень человеческого бессердечия, которое позволяет так убедительно сыграть влюблённость?

Вытаскиваю из-под одеяла руки и включаю ночник — как сделал это Поляков в прошлый раз; рассматриваю со всех сторон кольцо, которое он подарил мне, и мне начинает казаться, что я что-то упускаю из вида — что-то важное. Он ведь мог просто «напеть» мне про то, что бесконечно любит, кормить обещаниями про вечную защиту и заботу, но он ещё и подарки мне делал, и это выглядело нелогичным. Чего я не заметила?

Как ни стараюсь, заснуть не могу, хотя ещё совсем недавно едва могла стоять. На часах почти три ночи, а я лежу в темноте, пялюсь в потолок и пытаюсь не дать своим мозгам свернуться в узел. С остервенением откидываю одеяло и делаю ту самую глупость, которую девушки обычно делают, когда их всё достало — отчаянную и совершенно невменяемую. Поднимаюсь на второй этаж и тихо толкаю дверь в комнату Ярослава; не без зависти пару секунд наблюдаю за тем, как он спит — из источников света здесь только луна, заглядывающая в окна — а после осторожно забираюсь к нему под одеяло. Утром наверняка у меня из-за этого будут проблемы, но мне сейчас нужно чувствовать этого идиота рядом: может, он хоть во сне проболтается об истинных мотивах своего поведения. Ярослав будто чувствует, что я здесь; он обнимает меня, ни разу при этом не проснувшись, и это говорит мне больше, чем любые его слова.

Как бы заставить его признаться в том, что происходит на самом деле?

10 октября 2019 года, четверг

— Какого чёрта ты здесь делаешь?!

Секунду назад я ещё видела сон, а теперь резко сажусь и пытаюсь понять, где я. Ярослав буквально выпрыгивает из-под одеяла — наверно, целую вечность пытался выпустить меня из рук — и раздражённо ерошит волосы.

— И тебе доброе утро, — хмуро отвечаю, заваливаясь обратно на подушку. — Ночью ты не был против, чтобы я спала рядом.

— Если бы ты меня спросила, я вышвырнул бы тебя в окно.

— Да неужели? Тогда почему обнял меня, когда я легла? Знаешь, обычно люди не обнимают тех, кого ненавидят.

— Мне плевать, что ты об этом думаешь, ясно? Проваливай уже отсюда к чёртовой матери!