Иллюзия усиливалась реальностью обстановки, так как в котле кипела вода, тикали часы, а из люльки выглядывала пара детских ножек в синих шерстяных чулках. Эти ножки вызвали первые рукоплескания в публике, и мистер Лори с восторгом шепнул своему партнеру:

— Я знал, что ребенок будет иметь успех.

— Если он не закричит, мы спасены, но положение рискованное. Будьте готовы прийти на помощь, если Мегги с ним не справится, — ответила миссис Джо.

— Вот Деми, — продолжала она, схватив мистера Лори за руку, увидев испитое лицо, показавшееся в окне. — Надеюсь, что его не узнают в роли Зятя. Никогда не прощу вам, что вы отказались играть Негодяя.

— Автор не может участвовать в своей пьесе. Он отлично загримирован и как раз подходит для мелодрамы.

— Эту сцену следовало бы поместить дальше, но мне хотелось сразу определить героический характер Матери. Мне надоели влюбленные девицы и беглые жены, а здесь мы докажем, что и старость имеет свою поэзию. Вот и он.

На сцене появился несчастный обтрепанный мужчина, пришедший отнимать своего ребенка. Последовала сильная сцена, и миссис Мегги удивила всех, даже хорошо ее знавших, той благородной скромностью, с которой она встретила страшного человека. Потом, так как он продолжал грубо настаивать, она сложила руки и дрожащим голосом умоляла оставить ей ребенка, которого она взяла от умирающей матери. А когда он, оттолкнув ее, бросился к люльке, публика замерла в ожидании, увидев старуху, которая, прижимая ребенка к груди, бросала смелый вызов в лицо негодяя. Отец был безоружен перед лицом такой защитницы, и громкие аплодисменты, которыми публика наградила актеров, доказали взволнованным авторам, что первая сцена имела успех.

Следующее действие было спокойнее. Джози в роли хорошенькой деревенской девушки накрывала ужин. Она была, очевидно, в очень дурном расположении духа, швырялась тарелками, шумела чашками и с остервенением резала большой каравай хлеба, изливая в то же время все свои юношеские мечты и огорчения.

Миссис Джо не сводила глаз с мисс Камерон и несколько раз подметила знаки одобрения с ее стороны при некоторых удачных движениях и прекрасной мимике маленькой артистки. Джози поджаривала гренки, и ее сражение с ними очень смешило публику, так же как и ее презрение к дешевому сахару, которым она в конце концов все-таки решилась подсластить свои тяжелые обязанности. А когда она, покончив все свои дела, уселась на полу, грустно глядя в огонь, в публике послышались восклицания: «Бедненькая! Неужели же никто ее не пожалеет?».

Появляется старуха, и между Матерью и Дочерью происходит хорошенькая сценка, в которой Дочь умоляет и грозит, слезами и поцелуями добиваясь от Матери разрешения навестить богатую родственницу в городе. Получив желаемое, Долли мгновенно преображается и становится веселой и очаровательно любезной. Бедная женщина еще не успевает прийти в себя от этой неприятности, когда входит ее Сын, одетый в мундир, и объявляет, что уходит на войну. Патриотическое чувство помогает Матери перенести и этот тяжелый удар, но когда молодежь расходится, она предается своему горю. Склонив над колыбелью седую голову, старая Мать плачет и молится о своих детях, так как теперь только маленькое существо, лежащее в люльке, остается ей, чтобы утешать ее доброе любящее сердце.

В конце действия в зале слышались всхлипывания, а когда занавес опустился, все были так заняты своими носовыми платками, что не сразу зааплодировали. Такая тишина была дороже громких знаков одобрения, и миссис Джо, отирая настоящие слезы с лица сестры, сказала настолько торжественно, насколько это позволяло случайное присутствие некоторого количества румян на кончике ее собственного носа:

— Мегги, ты спасла мою пьесу. О, почему ты не настоящая актриса, а я не настоящий драматург?!

— Не суетись, милая, а лучше помоги мне одевать Джози. Она так взволнована, я ничего не могу с ней поделать, а сейчас ее лучшая сцена.

Так это и было на самом деле. Миссис Джо нарочно постаралась для племянницы, и маленькая Джо была очень счастлива в своем нарядном платье с длинным шлейфом, который соответствовал ее самым смелым мечтам.

Гостиная богатых родственников убрана по-праздничному, и деревенская Кузина входит туда, озираясь с таким восторгом на свои шуршащие оборки, что ни у кого не хватает духу смеяться над этой маленькой вороной в павлиньих перьях. Однако новые и более серьезные испытания стоят теперь на пути бедной Долли. У нее находится богатый претендент, но она не доверяет ему и в своих сомнениях страстно тоскует по Маме.

Следуют танцы, в которых принимали участие Дора, Нэн, Бесс и еще кое-кто из молодежи, составляя красивый фон для скромной фигуры Фермерши, появляющейся в своем деревенском костюме с зонтиком и огромной корзиной в руках. То наивное удивление, с которым она озирается кругом, ощупывает шторы, поправляет свои старые перчатки, оставаясь незамеченной другими, очень эффектно. Но радостное восклицание Джози при виде Матери, к которой она бежит, путаясь в своем длинном шлейфе, отличалось большой естественностью и сердечностью. Она представляет Матери своего Жениха, и старуха своими испытующими вопросами выводит наружу его намерения и доказывает Дочери, как близка она была к той же участи, что и бедная Элиза. Долли отказывает своему жениху и, наедине с матерью, глядя на ее старое платье, грубые руки и доброе лицо, бросается к ней на шею и говорит со слезами:

— Возьми меня домой, мама. Довольно с меня этой жизни.

— Это урок тебе, Мария. Не забывай его, — сказала одна из дам в публике, когда занавес опустился, а девушка ответила, просушивая свой кружевной платок:

— Право, я не понимаю, что здесь трогательного, но я не могу не плакать.

Следующая сцена представляла военный госпиталь при действующей армии. Здесь Том и Нэн в качестве Доктора и Сестры милосердия обходят больных, щупая пульсы, давая лекарства и выслушивая всевозможные жалобы с такой неподдельной серьезностью, которая смешила зрителей. Делая перевязку раненому солдату, доктор рассказывает сестре об одной женщине, которая день и ночь разыскивает своего без вести пропавшего сына.

— Она сейчас будет здесь, и я опасаюсь ее прихода, так как мне представляется, что тот бедный малый, который умер недавно, и есть ее сын. Легче, по-моему, находиться в пылу сражения, чем иметь дело с этими несчастными матерями, — говорит доктор.

— Это верно, — отвечает Сиделка, вытирая глаза передником.

При этих словах появляется миссис Мегги. Она одета в то же платье, держит себя все так же просто и естественно, а в руках ее по-прежнему зонтик и корзина. Но ужасное испытание преобразило бедную женщину в истомленную страдалицу с обезумевшими глазами, дрожащими руками и с выражением отчаянной решимости на лице, которое предает всей ее фигуре трагическое величие. В нескольких словах она сообщает историю своих тщетных поисков и снова принимается за печальный обход. Публика затаила дыхание, когда она переходит от кровати к кровати, а на лице ее отражается попеременно то радостная надежда, то ужас, то горькое разочарование. На узкой койке лежит длинная фигура, прикрытая простыней, и здесь она останавливается, как бы собираясь с духом взглянуть в лицо неизвестному покойнику. Затем она откидывает простыню и облегченно вздыхает, говоря тихо: