— Тс-с-с! — прервал ее маг, приложив палец к губам. — Слушай, леди! Слышишь?

Авалон замерла, затаив дыхание, но услышала только пение сверчков да шорох ветра за окном. И еще едва слышное шипение углей в очаге.

— Что? — прошептала она, не двигаясь с места. — Я ничего не слышу…

— Сон, миледи. Он здесь, с нами.

— Сон?

Бальтазар широко развел руки, и его просторные одеяния всплеснулись в темноте, словно крылья летучей мыши.

— Да, ему снятся сны. Слышишь?

Страх охватил Авалон с новой силой, жаркая кровь бросилась ей в лицо.

— Но как я могу…

— Слушай! — велел маг, и крылья летучей мыши раскинулись еще шире, заполнив всю комнату, с головой накрыв Авалон.

Ей было жарко, чудовищно жарко, и безумно хотелось пить. Убийственная жажда терзала все ее существо. Жажда — отвратительная тварь, рядом с которой блекла даже химера. Жажда объяла ее, лилась с неба жгучими лучами пустынного солнца, иссушала ее горло. Пересохший язык прилип к гортани, в легких шуршал песок, песок струился по жилам вместо крови.

С каждым вдохом в грудь ее проникал только сухой горячий воздух, и чудовище по имени жажда лишь росло и крепло. Не было ничего, кроме этой изнуряющей муки, когда при одной мысли о воде чудовищная тварь в ней выла, рычала, терзала когтями ее иссохшую плоть.

Боже милосердный, да что же это с ней такое? Авалон поднесла руку к глазам, чтобы укрыть их от палящего солнца… но ведь это же нелепо, снаружи ночь и светит луна. И все же солнечный жар опалил ее незащищенное запястье. Авалон поспешно отдернула руку, протянула ее перед собой, пытаясь нашарить стол с бумагами…

Стола не было.

«Слушай» — крикнули одновременно маг и химера.

И теперь Авалон услышала, как ярится снаружи песчаная буря, молотит по стенам, засыпает комнату песком, иссушая и без того пересохшее горло.

Шатаясь, Авалон сделала шаг вперед — бежать, бежать отсюда, поскорей найти воду…

Но куда бежать? В кухню? Там наверняка есть вода. Нет, кухня слишком далеко, лучше пойти в свою комнату. Там на столике оставлен для нее кувшин воды.

Авалон пошатнулась, припала к стене коридора. Снаружи все громче бесновалась песчаная буря. А Авалон ничего не могла разглядеть и вынуждена была ощупью пробираться вдоль стены. Камень обжигал, да и не мог он быть холодным. Здесь всегда палит солнце, все сжигает дотла, даже камни. Вся вода в этом мире от жары давно уже испарилась, не осталось ни капли.

Авалон закрыла лицо руками, не замечая боли в обожженных запястьях. Бежать, укрыться… где? Если нет воды, что ее спасет? Почему она не может умереть? Почему ее просто не убьют?

Авалон отняла руки от лица и увидела, что она в совершенно незнакомом месте, в тесной комнатке. На полу лежал слой песка. К большому столу был привязан человек, весь покрытый шрамами, свежей и засохшей до черноты кровью. Его израненные губы были сожжены жаждой. Даже кровь на них превратилась в черную пыль, волосы его были спутаны и грязны.

Авалон не могла шевельнуться, веревки туго придавили ее к столу, и у нее больше не было сил бороться. Почему же ее просто не убьют? Зачем заставляют страдать?

Смерть казалась ей желанным, недостижимым раем.

Капля упала на ее губы, стекла на язык и впиталась в иссохшую плоть.

— Еще? — спросил ласковый голос на чужом, непонятном языке, но Авалон знала, что означает это слово. Вода.

«Да, да, да!» — хотела она крикнуть, но с пересохших губ не сорвалось ни крика, ни стона. Привязанная к столу, она не могла даже повернуть голову. Окровавленные веревки все туже врезались в тело.

— Да, да, да! — громко выкрикнул Маркус, метавшийся на широкой кровати, среди смятых шкур и одеял.

Сквозь трещины в белых стенах сочился песок. Тонкий слой песка запорошил темное дерево распятия, висевшего над столом, затуманил терновый венец на голове Христа.

— Отрекись, — промолвил на своем языке все тот же чужой и ласковый голос, и если б только Авалон могла шевельнуть омертвевшим от жажды языком, она выкрикнула бы: «Да, да, отрекусь, все, что хочешь, только дай мне еще воды…»

Маркус раскинул руки и застонал во сне. Лунный луч упал на его лицо, искаженное гримасой, но чистое, без следа крови. И песка в этой комнате не было.

Авалон снова огляделась — ни песка, ни солнца, ни распятия. Чужой ласковый голос смолк. Ночь. Она в Савере, а это, должно быть, спальня лэрда.

— Боже мой, боже! — прошептал во сне Маркус и выгнулся, мучимый призрачными демонами кошмара.

Авалон оперлась рукой о стену. Камень был хо-лодный, ни следа прежнего жара. Она хватала ртом воздух, пытаясь понять, как она здесь очутилась.

На столе, в дальнем углу комнаты стоял кувшин. Там должна быть вода.

Авалон оттолкнулась от стены, бросилась к столу и едва не закричала от счастья, увидев, что в глубине кувшина плывет луна, отраженная — хвала богу — в воде.

Дрожащими руками Авалон плеснула воды в кружку. О, чудеснейший в мире звук — журчание текущей влаги!.. Отставив кувшин, девушка одним глотком осушила кружку. Струйки воды текли по ее лицу.

Потом она снова наполнила кружку до краев, взяла в другую руку кувшин и, подойдя к Маркусу, опустилась на колени у его изголовья.

Маркус обливался потом, скомканные одеяла были липки и влажны. Все его тело дышало нестерпимым жаром жажды.

Маркус отпрянул от нее, широко раскинув руки, словно они были привязаны к кровати.

Авалон подняла повыше кружку, но он не смотрел в ее сторону, а когда она коснулась его лица, он лишь дернулся, но не повернул головы.

— Вода, — прошептала Авалон, и Маркус снова застонал, но не пошевелился.

Тогда она обмакнула пальцы в прохладную влагу и провела ими по его губам. Маркус мгновенно слизал с губ живительные капли и слепо потянулся за ее рукой.

— Вода, — повторила Авалон и свободной рукой поддержала его голову.

— Боже! — вскрикнул он срывающимся голосом, и Авалон подумала: «Теперь я знаю, как кричит безумная надежда».

Она поднесла кружку к губам Маркуса.

— Вода. Пей. Это для тебя.

Одним глотком Маркус осушил кружку, и Авалон опять наполнила ее. На сей раз он пил медленнее, так и не проснувшись. Жар, терзавший его тело, понемногу ослабевал.

Авалон бережно опустила его голову на подушку, отвела со лба влажные от пота пряди.

— Спасибо тебе, боже, — вздохнул Маркус, уронив руки вдоль тела, и лицо его, искаженное мукой, разгладилось и просветлело.

Кошмар исчез.

Авалон опустилась на пол и медленно перевела дыхание. Лицо ее было мокрым, но не от воды. Слезы. Она даже не заметила, когда они полились из глаз. Она плакала, покуда длился этот кошмар. Плакала и молила о смерти.