Она расставила их рядком на своём подводном комоде и любовалась тем, как искусно они сделаны. Здесь были Седна и лорелея, сирена и нингё, меерфрау и русалка. Особенно её развеселила русалка с длинными спутанными волосами. Она подкинула её вверх, как мячик, и ловко поймала, весело рассмеявшись.

Йемайя. Она любит посмеяться. Её круглый живот колыхался от смеха. Она была в хорошем настроении. Что там? Всего лишь желание? Одно-единственное?

Девочка хотела повидать маму? Так это легко устроить. Легче лёгкого.

Йемайя. Она исполнит это желание.

Синь казалось, что прошла уже целая вечность и Доуги так и будет держать её в объятиях до скончания века на этом песчаном берегу у самой кромки воды. И вдруг из темноты раздался знакомый звук: «Давай! Давай!»

Доуги отступил на шаг, и в тот же миг Капитан с шумом приземлился у их ног с криком: «Давай! Давай!»

В предрассветных сумерках Синь увидела, что на шее птицы что-то блестит. Она наклонилась, но Капитан отпрыгнул в сторону и снова настойчиво повторил: «Давай! Давай!»

Синь ловко схватила чайку, прежде чем та успела увернуться. Крепко держа птицу обеими руками, Синь плотно прижала крылья, чтобы Капитан не хлопал ими. Потом она сунула чайку под мышку и ощупала её шею.

– Талисман! – воскликнула она.

Она узнала талисман, который Мэгги-Мэри подарила Берегине перед исчезновением. Мэгги-Мэри рассказала ей, что этот талисман ей принесла чайка, которая уронила его прямо ей в руки. Тогда Синь не поверила этому. И вот теперь талисман был привязан к шее Капитана. Привязан той самой розовой лентой, которую она «просто так» подарила Берегине.

И тут Синь всё поняла. Это была весточка. Берегиня привязала талисман к шее Капитана. Это было весточка от неё. Она означала: «Скорее! Скорее!»

Во сне Берегиня почувствовала, как шлюпка ударилась обо что-то твёрдое. Она открыла глаза. Всё ещё было темно, но от луны шёл яркий свет. Она села и огляделась. Вокруг был песок. И ещё скала де Вака!

Должно быть, прибоем её принесло обратно к берегу.

Прямо напротив она видела тёмные силуэты домов. Дом! Она почти дома. Скорее бы попасть туда. Каждая клеточка, каждая косточка, каждая мышца её тела рвалась к дому.

– Синь… – прохрипела она.

Её голос был еле слышен, это был не голос, а сиплый шёпот, но это не важно. Она должна скорее попасть домой и увидеть Синь.

Она перелезла через борт шлюпки и ступила на торчащую из воды скалу. Та была гораздо жёстче, чем это казалось издалека. Не песок, а камень. Настоящая, прочная, твёрдая скала.

Ноги Берегини дрожали, а вместе с ними и всё тело. Она присела на корточки возле шлюпки и схватилась за борт, стараясь удержать равновесие. Берегиня определила, что снова начался прилив и прибой бьётся о пляж в ста ярдах от неё. Всего лишь в ста ярдах. Сможет ли она преодолеть их?

На горизонте показалась розовая полоска зари – розовая, как её лента.

Она привычно дотронулась рукой до шеи, где был талисман, и тут же вспомнила, что отдала его Капитану. Добрался ли он до берега? Поняла ли Синь, что значит её весточка?

И тут, словно в ответ на вопрос, она услышала своё имя: «Берегиня! Берегиня!» Но на этот раз оно прозвучало не со стороны волн. Не из открытого океана. И не шёпотом. Это было не воспоминание, не зов призрака или русалки.

Радость охватила всю её – от макушки до пят.

«Берегиня! Берегиня!»

Вот опять её имя!

Это Синь.

Она зовёт её.

Синь!

Берегиня смотрела в сторону пляжа, туда, где Синь уже наверняка вошла в воду, точь-в-точь как семь лет назад, когда та стояла по колено в воде и звала её.

«Иду! Я иду!» – постаралась крикнуть Берегиня. Но голос у неё совсем пропал. Впрочем, это было уже не важно. Она потуже затянула свой спасательный жилет и бросилась в воду. Берегиня спешила – скорей, скорей! Она плыла, как сёрфингисты, на которых она смотрела изо дня в день, плыла так, как она плавала в городском бассейне Тейтера. Раздвигая воду руками, она взбиралась на волны, седлала их, как лошадей, ехала на их спине к берегу, прямо в объятия Синь.

Как только она добралась до пляжа, Доуги взял её на руки. Он посадил её на свои широкие плечи, как делал, когда она была ещё совсем маленькой. Берегиня зарылась лицом в его волосы. Она крепко вцепилась в Доуги. А сзади её придерживала Синь.

Здесь, в этом маленьком мирке, они чувствовали себя одной семьёй.

Беда заключалась в том, что пропал один из членов семьи. Верт.

Радость, которую почувствовала Берегиня, когда Синь выловила её из воды, улетучилась, когда она вспомнила, что потеряла Верта.

«Верт…» – попыталась сказать она, но у неё так болело горло, что ей не удалось произнести ни звука. Слёзы лились из глаз, она снова и снова открывала рот, но из него выходило только слабое хрипение. Так у неё и не получилось объяснить, что произошло.

Чем крепче Берегиня прижималась к Доуги, тем острее становилось чувство потери. Оно росло и росло и наконец стало большим, как гора, или даже больше.

Берегиня потянулась к Синь.

– Мы будем искать его, Сладкая моя горошинка, – вот и всё, чем могла утешить её Синь.

Берегиня всхлипнула.

Не только Берегиня очень любила Верта. Его любил кое-кто ещё. Это был Капитан. Кому-то, может быть, покажется странным, что чайка и пёс могли так подружиться. Но с той самой ненастной ночи, когда Капитан вместе с порывом ураганного ветра влетел в кухонное окно призрачно-голубого дома и Верт накрыл своим тёплым мохнатым телом раненую чайку, дрожавшую от боли и страха, Капитан всей душой полюбил этого пса.

И вот теперь он кружил над этим псом, лежащим на прибрежном песке у кромки воды. Он приземлился на него, уселся прямо возле мохнатого уха и тихонько позвал: «Давай! Давай!» Но пёс даже не пошевельнулся.

Капитан прыгал на боку Верта. Пёс лежал тихо. Очень тихо. Капитан, наклонив голову, стал смотреть на него. Он смотрел долго, очень долго. Он обошёл по песку вокруг своего лучшего друга по часовой стрелке, затем – против часовой. Потом он понял, что надо сделать. Капитан захлопал крыльями и поднялся в воздух.

Не прошло и минуты, как он уже нагнал маленькую компанию, что брела по пляжу – Берегиню, Доуги, Синь и Второго, – и полетел низко, прямо над их головами с громким криком: «Давай! Давай!»

Так во второй раз за эту ночь он принёс весть.

Мир полон тайн, верно?