носа из-под обилия одеял. Некоторым везло меньше: чернавки трудились с утра до ночи, как и купцы, ремесленники – в общем, почти все, кто не принадлежал к княжескому роду. Богатых молодиц одевали потеплее и кормили посытнее, и Василике повезло оказаться среди них. Калина назвала бы ее неблагодарной дурой. Оно и немудрено: отец всю жизнь проводил в разъездах, чтобы дочери ни в чем не нуждались, а Василика взяла и так легко отказалась от всего, оставив теплый дом мачехе и сводным сестрам.

– А я сильно изменилась? – спросила она у Врана, неожиданно осознав, что рядом с Кощеем стала совершенно… иной.

– Такая же болтливая, – фыркнул тот шутливо.

Захотелось ответить колкостью, но Василика уже думал о другом. Поскорее бы добраться до избы и выпить успокаивающего отвара! У Ягини было много трав, которые могли остудить пылающее болью сердце и успокоить буйную голову.

Впереди показался алатырь-камень, все такой же сверкающий. Василика прибавила шагу. Морозный ветер толкал ее в спину, снежинки плясали вокруг, облепляя русую косу, под ногами хрустело и потрескивало, но Василику это не страшило.

Раньше она радовалась бы всему живому, как малое дитя, восхищалась заснеженным Лесом со спящими в деревьях мавками и лешачатами. Счастье ведь, когда все вокруг переливается в солнечных лучах. Ха-ха. Только вместо этого хотелось плакать до жути, до зубного скрежета, но сперва – упасть на знакомую лавку и пожаловаться Ягине. Интересно, что скажет ведьма, когда увидит ученицу немного… другой. Бледной, исхудавшей, испытавшей немало всякого.

– И впрямь, – выдохнула Василика, – что она скажет?

– Ничего хор-рошего, если пр-родолжишь так ползти, – сказал Вран.

Пришлось ускориться. Все же Морана резвилась вовсю. Она чувствовала себя полноправной хозяйкой земель – не зря ведь покрыла игольчатые кроны пушистым снегом. Каждая ель сверкала, словно девка в каменьях… Было так ярко, что приходилось то и дело жмуриться. Василика посильнее куталась в бархат и до боли сжимала меч, чтобы не уронить его в какой-нибудь сугроб.

Снега уже намело по колено. Башмаки промокли насквозь. Наверное, сразу надо было надеть Кощеевы сапоги, но это казалось Василике надругательством над умершим другом. Да, в Нави они забирали вещи умертвий. Чудовища – дело одно, человек – другое, хотя в мертвом мире разница между ними невелика.

Нет, так не пойдет. Василика призвала колдовское пламя и направила жар к ногам. Башмаки мигом высохли. Холод, морозивший ступни, исчез, уступил место теплу. Теперь дорога уже не казалась страшной. Довольная собой, Василика улыбнулась и пошла дальше, раздвигая руками еловые ветки и обходя кустарники, встававшие на пути. Снежинки оседали на мантии, и смоляной бархат постепенно становился белым.

Интересно, что бы делала Василика, останься Кощей в живых? Бегала бы по снегу в одной тонкой рубашке? Поделился бы с ней Кощей мантией? Может, надевали бы по очереди или накрылись ею вдвоем, кто знает…

Но наверняка все стало бы еще сложнее из-за влюбленности. Кощей подрался бы с Мраком, а на русальную седмицу разогнал бы всех молодцев или колко шутил бы весь вечер, пряча обиду. И Василика сидела бы в растерянности, не зная, что делать, Ягиня – осуждающе качала бы головой, а Всполох и Домовой веселились бы и сочиняли похабные песенки. Было бы тяжело и весело одновременно.

И сладко, потому что… Будь он чуть живее там, в Нави, Василика осознала бы свою любовь раньше и остановила его, не дала покинуть мир мертвых, а потом они что-нибудь да придумали бы.

Она помотала головой, прогоняя горькие мысли. Много чего могло бы случиться, но Кощей умер, как бы горько это ни звучало. А у нее впереди – успокаивающие сердце зелья и череда сожалений.

Сплетения сосен, елей, широких дубов и кустарников сменились березами, кленами. Вран поднялся над деревьями, чтобы не натыкаться на ветки. Василика с трудом узнавала знакомые места. Еще бы – землю затянуло снежным покрывалом, не журчала вдали речка. Водяницы и русалки спали под толстой коркой льда. И хорошо, иначе бы наверняка ослепли. Сияющий снег переливался в лучах солнца. Меч то и дело цеплялся за ветки, и Василика с большим трудом волокла его, то и дело поминая Кощея добрыми словами.

Проклинать мертвых нельзя. Ругать – можно, но только с теплотой и любовью, даже если тащишь, утопая в сугробах, тяжеленный меч и увесистую котомку.

* * *

Ряды широких дубов перемешивались с соснами. Врану пришлось подняться повыше, иначе бы он непременно врезался в заснеженный ствол или порезал крыло о колючую ветку. Василика шла удивительно бодро и быстро, несмотря на усталый вид. Впрочем, чего там удивительного? Она потеряла Кощея и теперь желала добраться до избушки как можно скорее, чтобы запить горе колдовскими варевами.

Вран не знал, как сказать Василике правду. Ему приходилось видеть ведьм и в ярости, и в горе. Страшное зрелище. По неписаным законам им нельзя было впадать в гнев или печаль – от переизбытка чувств пробуждалась бесконтрольная буйная сила, она поглощала человека, и он, забыв себя, начинал разрушать, разрушать, разрушать.

Вран не сомневался, что Василика испытает нечто подобное. Оставалось лишь молить богов, чтобы у нее хватило сил сохранить самообладание. Она так ждала этой встречи, прорывалась сквозь чащу, сквозь метель, тащила тяжеленный меч, котомку и кинжалы, мечтая похвастаться перед наставницей. А ее поджидала пустая избушка. Вот такая жестокая шутка богов.

Он не винил себя за то, что промолчал. Если бы молодица узнала, непременно побежала бы назад, где ее поджидала погибель. И тогда жертва Ягини оказалась бы напрасной. А теперь что? Позлится, превратит пару деревьев в пыль и успокоится. Хотя печально вышло: девка потеряла сперва верного коня, потом Кощея, а теперь вот и Ягиню, наставницу. Зря ей не сказали, что ведьм всюду сопровождает Смерть. Она служит тенью ворожей долгое время, а после забирает душу.

Вдали уже виднелись знакомые ворота. Из трубы шел дым. Вран призывно каркнул, и Василика, минув очередной кустарник, перешла на бег, придерживая Кощеев меч и котомку изо всех сил. Под ногами громко хрустел снег. Вран радостно усмехнулся и тут же одернул себя. Не стоило ему теперь показываться на глаза девке и особенно хохотать, каркая весело и громко.

Василика, подбежав к воротам, вскинула руку, чтобы застучать изо всех сил, но те вдруг открылись сами. Она с удивлением вошла. Вран опустился на дуб неподалеку, скрылся в ветвях и принялся ждать. Внезапно рядом запели весенние птицы. Он с удивлением повернул голову. Да, синицы перескакивали с ветки на ветку, напевая, что вот-вот настанет весна.

– Это в разгар зимы-то? – недоверчиво хмыкнул Вран.

– Настанет, – звонко засмеялись они. – Завтра-послезавтра