Шмидт почти овладел собой, для того чтобы повторить свой вопрос, снабдив его надлежащими угрозами, когда Илай ловко метнул в него два блюда, которые все еще держал в руках.

Клаус ожидал чего–то подобного и просто отбил, разнеся в пыль, эти импровизированные снаряды своей палицей–ружьем. Но он уже не держал Илая на прицеле.

Тот воспользовался случаем и юркнул в дверь, что вела в прихожую.

— Спасайся! — заверещал он, как недорезанный.

Крылатые двигаются очень быстро.

Шмидт, едва ли уступая в скорости, метнулся за беглецом, отметив только, что спрятаться–то в комнате негде. Значит, Илай ведет его к тому, кто ему нужен.

Когда Шмидт уже настиг Илая возле двери, ведущей на парадную лестницу, он краем глаза заметил, как за его спиной открылась чудовищно желтая дверь, и из нее выскользнул другой фейери.

Шмидт нанес Илаю в голову сокрушительный удар рукой, к запястью которой был пристегнут тяжелый замок. Но Илай успел уклониться, и удар, который должен был непременно убить его, прошел вскользь, рассекая только кожу на черепе.

Илай рухнул под дверью, оглушенный.

Шмидт развернулся и вновь метнулся в гостиную.

Ффу–ух! — раскрылись огромные крылья и с хлопком, обдув Шмидта ураганом, сомкнулись в полупрозрачное лезвие за спиной Флая.

На беглеце были приспущенные штаны, и хвост его выписывал причудливые фигуры прямо, казалось, перед носом Шмидта.

У огромного — во всю стену — окна беглец оглянулся, как–то торжествующе и презрительно взглянул в глаза Шмидта.

Портьеры уже были распахнуты. Ночной город за окном простирался. Не ужас загнанного зверя, но гибельный восторг того, кто верен Пути, светился в глазах Флая. Он не собирался принимать бой.

Со звоном и треском разлетелось, словно разорвалось, окно, и Флай унесся в тьму и пустоту.

Тошнотворное ощущение от звука крыльев заставило задрожать все внутренности Клауса…

Какое–то мгновение Шмидт видел в косых струях дождя распластанный силуэт и ореол взвизгивающих в бешеном движении крыльев.

Шмидт вскинул оружие…

Выстрелить он успел, но пуля попала в окно, ибо именно в этот момент на спину ему обрушился опрометчиво оставленный за спиной противник, который, как оказалось, вовсе не был нокаутирован.

Шмидт стряхнул с себя нападавшего и понял, что проиграл. Нужно было спешить. Флай не сможет летать долго Дождь непременно прибьет его к земле. Он постарается укрыться где–то на улицах.

Шмидт схватил хозяина квартиры, который закатился под стол и жалко поскуливал. Ударил несколько раз, так, чтобы вывести из строя надолго, но не убить, и ринулся на улицу, отбросив бесчувственное тело, как куклу.

Некоторое время Шмидт метался по темным улицам, рыча и клацая зубами. Ни следов, ни запаха Флая нигде не было. Шмидт, казалось, даже учуял место, где тот приземлился… Но дальше след терялся.

Сообщник?

Неужели у подлого Флая был сообщник?

Ну нет, в это Шмидт не мог поверить ни теперь, ни после, когда успокоился.

Фейери не так много, а представить себе человека, который стал бы помогать этим крылатым тварям, Шмидт не мог. Это было выше его разумения.

Уставший, злой, но несколько отрезвленный дождем и успокоившийся, Шмидт вернулся в дом Илая.

Он нашел лавочника там, где его оставил.

Тот был жив, но по–прежнему без сознания. Выплеснув ему в лицо кувшин холодной воды, Давилка привел несчастного в чувство, зная наперед, что жизнь последнего с этого несчастливого момента будет содержательной, но весьма недолгой.

— Хочешь ли ты жить? — поинтересовался рутинно и обыденно Шмидт.

— Нет, — ответил Илай искренне.

Шмидт понял, что разговор не заладится.

— В таком случае, каким образом ты хочешь умереть? — поинтересовался Клаус.

— Таким, каким вам будет угодно меня убить, — не вызвав тени сомнения в честности своих слов, ответил Илай.

Шмидт покачал головой.

Волна горячей ненависти, тупой, как боль, к которой притерпелся, всколыхнулась в его сумрачной душе.

— Будет много боли и скорби, — предупредил он.

— Это досадно.

— Ты можешь облегчить свою участь.

— Нет.

— Что значит «нет»?

— Я знаю, что не могу облегчить свою участь, и вы это знаете. Нехорошо лгать тому, кого собираешься убить.

— Ты можешь уменьшить боль и скорбь. И приблизить смерть, сделав ее менее мучительной.

— Не могу.

— Ты понимаешь меня?

— Да.

— Ты не обезумел от страха?

— Нет.

— Тогда приготовься.

— Я готов. Только знаете ли вы, что я хочу вам сообщить?

— Не знаю…

— Вы не дождетесь от меня показного мужества. Я буду визжать и скулить и просить о пощаде, смотря по обстановке. Но я не смогу сообщить вам ничего важного.

— Похоже, ты веришь, что так и будет.

— Да.

— Это осложнит мою задачу.

— Да.

— Но что–то ты все же скажешь мне. Может быть, случайно проговоришься, когда боль помутит твой разум.

— Я не опасаюсь этого. Просто потому, что не имею ничего вам сообщить.

— Так ли? — Шмидт покачал головой с сомнением.

— Даже если без пыток я скажу вам все, что знаю… Вам это не пригодится. Все это имеет отношение только к моему народу.

Шмидт, казалось, был озадачен.

Он снял с головы картузик и почесал череп. Замок, пристегнутый к запястью, царапнул его руку.

Шмидт вздохнул и, положив ружье–дубинку на одно из кресел, полез в карман за ключом.

Илай настороженно косился на это жуткое оружие. На мгновение ему показалось, что он действительно может ускорить свою погибель и сделать ее менее мучительной, метнувшись за этим оружием. Но он так и не решился. Илай вовсе не был героем.

Звякнули ключи. Замок бухнулся на пол.

Шмидт воспользовался паузой для обдумывания ситуации.

Не очень–то часто ему приходилось пытать фейери. Точнее, это было всего пару раз. Но этого небогатого опыта ему хватило, дабы понять, что переубедить их можно, только предложив неоспоримую выгоду.

Клаус не был силен в психологии, не разбирался в коммерции и не знал, что такого может предложить этой отвратительной твари.

— А ведь твой дружок тебя бросил, — с другого конца решил зайти он.

— Нет.