Как только они скрылись из виду, Мило подбежал к урне, схватил легкую, почти пустую коробку, прошел немного по Амстердам-стрит и свернул на ведущую к Центральному парку Восемьдесят вторую улицу. По пути он снял с коробки крышку, достал лежавший там листок и бросил коробку в ближайшую урну.

Обойдя группку столпившихся под фонарем и оживленно обсуждавших что-то японских туристов, Мило развернул листок. Не отличавшийся многословием Грейнджер и тут остался верен себе. Не дав ответов, он лишь подсказал, в каком направлении их искать. Хотя, может быть, старик и сам пребывал в таком же, как и Мило, неведении. Если не считать международного телефонного номера, записка состояла из следующих слов:

Э во Франкфурте

Последний верблюд / Издох в полдень[20]

И короткая приписка:

Удачи

Самолет «Сингапур эрлайнс» отправлялся в десять часов. Мило коротал время в заново открытом Первом терминале аэропорта Кеннеди, борясь с отчаянным желанием улететь во Флориду за семьей и пополняя багаж предметами первой необходимости: одной футболкой, комплектом нижнего белья, наручными цифровыми часами и рулоном клейкой ленты.

Пройдя затем паспортный контроль и оказавшись на ничейной территории международного терминала, Мило присоединился к пассажирам в «Бруклинской пивоварне». На глаза ему попался одинокий голландский бизнесмен, опрометчиво положивший сотовый рядом с тарелкой на столике. Голландец рассказал, что занимается фармацевтическим бизнесом и летит в Стамбул. Мило угостил нового знакомого пивом и поведал, что продает рекламное время для компании Эн-би-си. Импровизация удалась настолько, что голландец решился на ответный жест. Пока он ходил в бар, Мило умудрился поменять его сим-карту на свою и вернуть телефон на место.

Перед посадкой он включил телефон и набрал номер Тины. Она ответила после третьего гудка.

— Да? — Голос прозвучал настороженно.

— Это я, милая.

— О… Привет.

Молчание давило, и Мило нарушил его первым.

— Послушай, мне жаль…

— Что ты говоришь! — перебила Тина. — «Жаль». Нет, после того, что случилось, этого слишком мало. Я хочу услышать…

И звонкий детский голосок.

— Папочка?

В голове зашумело. Он уже давно не ел, а тут еще пиво.

— Я не смогу всего объяснить. Сам многого не знаю. Меня ищут за то, чего я не делал.

— За убийство Энджелы.

— Дай мне поговорить с папочкой! — потребовала Стефани.

Теперь Мило понял — Симмонс считает, что он убил Энджелу.

— Мне нужно в этом разобраться.

Снова молчание, только теперь его прервала Стефани.

— Я хочу поговорить с папочкой!

Тина требовала объяснений, и он попытался.

— Послушай, что бы ни говорили тебе эти люди из МНБ, это неправда. Я не убивал Энджелу. Я вообще никого не убивал. Но больше мне сказать нечего.

— Понятно, — чужим, бесчувственным голосом произнесла она. — А вот специальный агент Джанет Симмонс считает, что у нее есть все основания для подозрений.

— Да, Симмонс так думает. Только никаких доказательств у нее нет. Она не говорила…

— Нет.

Жаль. Он надеялся на другое.

— Могу только предположить, что меня кто-то подставил.

— Но почему? — взорвалась Тина. — Зачем кому-то тебя подставлять?

— Не знаю, — повторил Мило. — Если бы знал почему, то знал бы кто. Понимаешь? А пока МНБ считает меня то ли убийцей, то ли предателем.

И снова молчание.

Мило повторил попытку.

— Не знаю, что наговорила тебе Симмонс, но мне абсолютно нечего стыдиться.

— И как ты собираешься это доказать?

Он хотел спросить, кому нужны доказательства, ей или им, но сдержался.

— Ты едешь в Остин?

— Возможно, завтра. А ты где сейчас?

— Хорошо. Буду на связи. Я вас люблю и…

— Папочка?

Он даже вздрогнул — Тина передала телефон без предупреждения.

— Привет. Ты как?

— Устала. Твои друзья меня разбудили.

— Извини. Они просто придурки.

— Когда ты вернешься?

— Как только закончу работу.

— Ладно.

Стефани произнесла это таким тоном, как будто нарочно копировала мать, и у Мило все сжалось внутри. Они поговорили еще немного, а когда закончили, Стефани сказала, что не знает, где мама, и положила трубку.

Несколько секунд Мило тупо смотрел перед собой — на расставленные рядами кресла, на группки пассажиров, взволнованных, с нетерпением ожидающих полета, и скучающих, уставших от долгого ожидания, — а потом вдруг почувствовал приближение рвотного спазма. Он поднялся, неловко, сдерживая позыв, проковылял по застланному ковровым покрытием залу и почти вбежал в туалет. Едва успел запереть дверцу кабинки, как его вырвало, словно организм торопился избавиться от всего еще не усвоенного пива. Он прополоскал рот, вытер губы и вернулся в коридор. Приступ не только прочистил желудок — в голове прояснилось, словно вместе с блевотой ушло что-то, блокировавшее мысли, что-то, мешавшее понять, как быть дальше.

Мило не хотел пользоваться чужой сим-картой после посадки — номер уже засекли со звонком Тине, — а потому решил воспользоваться ею сейчас и набрал + 33112. Женский голос сообщил, что он дозвонился до справочной «Франс Телеком». Мило спросил номер Дианы Морель в Париже. В списке нашелся только один, и он попросил соединить. В Париже было пять утра, и звонок, похоже, немного испугал снявшую трубку женщину. Ее действительно звали Диана Морель, но ей, судя по голосу, было не меньше шестидесяти, и Мило дал отбой.

Теперь он, по крайней мере, знал, что не сможет просто позвонить Диане Морель и потолковать об Энджеле Йейтс и полковнике И Лене. Если же выйти на ГУВР и попросить соединить с кабинетом или домом, его местонахождение вычислят за считаные минуты, информацию передадут Компании, и обстоятельного разговора не получится. А ему нужно именно это.

Мило вытряхнул из телефона аккумулятор и бросил сим-карту в мусорную корзину.

Восемь часов спустя плотный, солидный немец за плексигласовой перегородкой сравнивал фото на паспорте с усталым лицом стоявшего перед ним бизнесмена.

— Мистер Лайонел Долан?

— Да? — Мило широко улыбнулся.

— Вы по делам?

— К счастью, нет. Я — турист.