Интересно, что в таких условиях думали о самодержце генералы и офицеры, да и простые солдаты? И как это влияло на отношение к царю элиты?

Еще о военных делах. Как гласит пословица, беда никогда не приходит одна. Впервые после 14 декабря 1825 года среди обладателей пышных эполет завелись откровенные вольнодумцы. Точнее, один-единственный, но он стоил десятка смутьянов…

Речь идет о генерале М. Д. Скобелеве, то и дело зарывавшемся не по чину и откровенно «метившем в Наполеоны».

С чисто военной стороны тридцатисемилетний генерал заслуживает нешуточного уважения: за 19 лет военной карьеры участвовал в 70 сражениях – воевал с турками, польскими повстанцами, участвовал в среднеазиатских операциях русских войск (в частности, во взятии Хивы и Коканда). Из поручика стал полным генералом, получил множество наград.

Одним словом, бравый вояка – но никак не полководец. Поскольку у него никогда не было в подчинении достаточно значительных масс войск, чтобы иметь право называться «полководцем». Но – честолюбец высшей марки. Русский историк писал о нем примечательно: «Скобелева не любили генералы, мало любили офицеры и очень любили солдаты». Ничего странного или удивительного в такой характеристике нет: солдаты, люди простые, видели исключительно бравого генерала, с клинком наголо летевшего впереди в самых жарких схватках. А вот офицеры, и особенно генералы, знакомые с его прожектами, оценивали Скобелева совершенно иначе…

У Скобелева были именно что прожекты, а не проекты. Прямо-таки наполеоновские. Сначала разгромить Австро-Венгрию, угнетательницу братьев-славян, потом быстренько победить Германию, потом занять Балканы, Босфор и Дарданеллы. А чтобы при исполнении всех этих феерических планов обеспечить нейтралитет Англии, предварительно отдать ей всю Среднюю Азию.

Это как раз и были фантазии не по чину. Такие планы составляются на гораздо более высшем уровне. А Скобелев в расцвет своей военной карьеры всего-навсего командовал корпусом. Для ясности: корпусов тогда в русской армии было около двадцати, корпус состоял из двух (иногда, гораздо реже – из трех) пехотных и одной кавалерийской дивизии. Совершенно не то служебное положение, чтобы чертить столь глобальные планы.

Все дело в том, что Скобелев не просто фантазировал, а действовал. Сколачивал, говоря по-современному, блок из людей, настроенных столь же антигермански и вполне его планы одобрявших: генералы (не отставные!), редакторы влиятельных газет, в общем, военные и штатские, как на подбор, фигуры крупные.

Кстати, он развернул нешуточную кампанию, говоря современным языком, самопиара. Обернул дело так, что его «изображения в живописных позах» (белый конь, белый китель, золотой блеск эполет, сабля наголо) украсили превеликое множество папиросных и конфетных коробок, плиток шоколада, оберток мыла. Такое в России случалось впервые.

Чего он, собственно, хотел от жизни? Вопрос, конечно, интересный… Сначала – его собственные слова (опять-таки произнесенные не в таком уж узком кругу):

«Правительство отжило свой век, но, бессильное извне, оно так же бессильно и внутри. Что может его низвергнуть? Конституционалисты? Они слишком слабы. Революционеры? Они также не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила – армия, и в ее руках судьба России. Но армия не может подняться только как масса, а на это ее может двинуть лишь такая личность, которая известна каждому солдату, которая окружена славой сверхгероя. (Вопрос к читателю: как, по-вашему, кого Скобелев полагал этим «сверхгероем»? – А. Б.) Но одной популярности мало, нужен лозунг, понятный не только в армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть только провозглашение войны немцам и объединение славян. Этот лозунг сделает популярной войну в обществе».

Ну вот, кое-что начинает проясняться: явственно попахивает 14 декабря известного года… И это не преувеличение: заворачивалось нечто крайне серьезное. К начальнику Николаевской академии Генерального штаба (одному из ближайших единомышленников Скобелева) генералу Драгомирову непринужденно пришел в гости майор Тикоцкий, член «военного крыла» «Народной воли» (было и такое, ага), и вел какие-то крайне интересные и крайне откровенные беседы на предмет возможного сотрудничества народовольцев и высших военных кругов, того же Драгомирова, в частности. Один из друзей Тикоцкого, тоже народоволец, уверял потом, что Драгомиров тогда высказался вполне определенно: «Что же, господа! Если вы будете иметь успех – я ваш!» Большой дипломат орел наш дон Рэба – и к народовольцам примкнуть готов, и прогадать опасается…

Если вновь прибегнуть к современной терминологии, в России (как будто мало было всех прочих бед) стала потихоньку формироваться хунта, причем не особенно и скрывавшая свои цели и намерения. Один из придворных называл Скобелева опасным сумасшедшим, который при благоприятных ему обстоятельствах может наделать много бед. Насчет бед – все правильно. Насчет сумасшествия – крупная ошибка. Скобелев был кем угодно, только не сумасшедшим. Скорее уж – человеком, решившим возродить иные прошлые традиции, которые в свое время подчистил картечью на Сенатской площади Николай I. Уж никак не были сумасшедшими те, кто, угрожая штыками, возводил на престол Екатерину I, помогал стать подлинной самодержицей Анне Иоанновне, убивал Петра I и Павла I, наконец, вывел несколько полков на Сенатскую площадь…

Гораздо более удачную характеристику, мне думается, дал Скобелеву один из бывших министров: «Это мог быть роковой для России человек – умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений».

Вот это, по-моему, гораздо ближе к истине…

Главное я приберег напоследок. Планы Скобелева, никаких сомнений, простирались гораздо дальше низвержения армией правительства, о чем он говорил и что я только что процитировал.

В дневнике Валуева, крупного государственного деятеля, занимавшего в разное время достаточно серьезные министерские посты, осталась прелюбопытнейшая запись… Валуев однажды присутствовал при очередном витийствовании Скобелева в узком кругу. И записал, что генерал убежден: война с Германией способна «поправить наше экономическое и политическое положение. Даже династический вопрос».

Я думаю, многие помнят, какими методами господа русские генералы на протяжении целого столетия «решали династический вопрос»…

После знакомства с дневником Валуева полностью верится другой информации: что в компании подчиненных ему офицеров Скобелев не раз говорил о «ненормальности положения», при котором страной правит «немецкая династия». А еще говорил, что вполне возможно военной силой арестовать царя и заставить его подписать конституцию.

(Здесь опять возникают разные интересные вопросы. Например, сколько прожил бы царь после подписания конституции? И в конституции ли была цель? Что стал бы делать, арестовав царя, бешеный честолюбец, каким был Скобелев? Может быть, у него были и некие планы на свой собственный счет, которыми он как раз с единомышленниками не делился? Барон Врангель (отец одного из лидеров будущего белогвардейского движения) называл Скобелева Бонапартом, – как вспоминал сам барон, иронически. А может, и не стоило иронизировать?)