Я пришел в себя с криками. Боль была всюду.

Я открыл глаза и увидел Амброзию перед собой, острый и окровавленный нож был в ее руках. Я опустил взгляд. Я был привязан к стулу, остался только в трусах. На голой груди был длинный глубокий порез. Красная кровь стекала с ключиц по груди и ниже ребер. Это объясняло жуткую боль. Я заморгал, пытаясь понять, где я, пытаясь перевести дыхание. Я был в темной комнате, меня окружали соль и свечи. Казалось, мы в домике из темного дерева со скрипящим полом. В трещины было видно блеск воды внизу. Дом на сваях. Логово Амброзии.

В комнате были не только мы. Сначала я подумал, что на меня смотрят тени, что глаза во тьме мне кажутся. А потом я разглядел фигуры зомби — ее рабов — стоящих у стен, ждущих ее приказа.

В углу комнаты была Роза. Она была привязана, раздета до нижнего белья. У нее тоже был порез на груди, но другой порез тянулся горизонтально, довершая крест. Видимо, это было дальше в пытках. На ее ногах был другой символ, кровь стекала темными ручейками. Ее голова была повернута, светлые волосы закрывали лицо. Я не видел, дышит она или нет, жива она или мертва.

Я облизнул сухие губы и пытался говорить. Через пару секунд получились слова:

— Что ты с ней сделала?

Амброзия передавала нож из руки в руку.

— Если учесть, что я пустила твою кровь, и нож все еще у меня, тебе стоит переживать за себя, Деклан Форей, — она посмотрела на Розу, потом на меня. Она улыбнулась. — Роза мертва. Скоро будешь мертв и ты.

Она размеренно шагнула вперед и опустила ладонь на мое плечо, подняла нож. Я пытался шевелиться, ударить ее головой, порвать путы, но не мог. Мышцы напряглись, пот покрыл лоб, но веревки впились в плоть сильнее. Она работала быстро. Она взмахом провела лезвием по моей груди, вызывая боль.

Я прикусил губу, пытаясь скрыть крик. Порез истекал кровью, и теперь моя татуировка была подчеркнута красным.

— Играем в смелого? — удивилась она. — Милый, ты не знаешь, что это, да? Это начало ритуала. Я начну лишать тебя частей, и ты уже не будешь смелым. Ты будешь кричать, даже если я лишу тебя части языка.

Я пытался не позволять глазам расшириться, но это было сложно. Я назвал бы это блефом, услышав от других людей, но я знал, что Амброзия сможет сделать это.

— Ты — уродливая сука, знаешь? — прорычал я.

Ее лицо отдернулось, а потом снова стало спокойным.

— Я уже не очаровываю тебя? Это изменится, когда я закончу с тобой. Вся твоя сила воли улетит в окно. А что за окном, знаешь? Много аллигаторов. Крысы. Змеи.

Я вспомнил лодку среди серого, страшную версию своей матери. То была Тонкая Вуаль.

— Ты интересен, Деклан, — сказала она. Она присела с ножом и начала вырезать узоры на моей ступне. Боль ослепляла. — Такой энергии я еще не видела. Я знала, как только встретила тебя, что ты мне нужен, что это мне нужно.

— Это? — выдавил я, она приступила в другой ноге.

— Да, это. Твоя сущность. Что делает тебя тобой. Твоя мать рассказала мне чудесные вещи.

Я был так разъярен, что едва ощущал боль лезвия, медленно царапающего ступню.

— Что ты знаешь о моей матери?

— Ее легко призвать. Она пыталась дотянуться до тебя. И она хочет тебя.

— Что? — оскалился я.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Это ей говорить, я мешать не буду. Кстати, — она посмотрела на мои ступни, — тебе пальцы ног тоже мешать не будут.

— Зачем они тебе?

Она смотрела туда, а потом пожала плечами.

— От них толком нет пользы. Хотя они довольно большие для твоего роста, — она улыбнулась мне. — Я уже продумала жертвы.

Она начала водить лезвием от моей лодыжки по голени, надавливая, чтобы текла кровь. Она замерла, лезвие было ужасно близко к моим яйцам, и я вдохнул, не двигаясь.

Она быстро опустила лезвие и проделала то же с моей другой ногой. А потом обхватила мои яйца и легонько сжала.

Она склонилась и прошептала мне на ухо, ее волосы приторно пахли.

— Если бы я была ниже, я бы отрезала тебе яйца и использовала бы их. Силы и тестостерона в тебе хватит на городок.

Я скривился, она сжала их еще сильнее.

— Жаль, ты не был слабым и не подарил мне хорошее время, потому что это было бы лучшим временем для тебя. Ты даже не твердеешь.

Я прищурился, надеясь, что она услышит яд в моих словах:

— Я возбуждаюсь только от одной женщины.

Она закатила глаза, чуть оскалившись.

— О, конечно. Эта Перри. Надеюсь, ты повеселился с ней, потому что потом ты станешь другим. Ты будешь моим, будешь слушать тебя и забудешь о жизни.

Я смотрел, как она выпрямляется и идет вдоль кругов свеч, огни лизали ее лодыжки. Мужчины в тенях следили за ее движениями.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я хриплым голосом. Если я умру здесь, я могу хотя бы узнать ответы. — В чем смысл?

Она замерла и посмотрела на меня.

— В чем смысл? Я думала, это очевидно. Люди недооценивают меня, так всегда было. Они не верят, что я — потомок королевской семьи вуду. Во мне течет кровь Королевы вуду! Но все думают, что я слаба, что я всего лишь глупая безумная девчонка, — безумной она точно казалась. — И только Мэрис взяла меня под крыло. Только она поверила в меня.

— И ты сделала ее изгоем.

Амброзия поджала губы.

— Да. Она не хотела связываться с темными искусствами. Но там вся сила. Это и есть вуду. За годы вуду стало белым и слабым. Лишилось настоящих традиций, ритуалов и силы. Опустилось до денег. Я хотела вернуть силу, вернуться к истокам, к тем, кт заслужил этого, и чтобы они заставили мир скулить.

— Мамбо тебе не позволила бы.

— Верно. Она не позволила, — она прошла к двери и открыла ее. Я услышал вопли куриц, она вернулась с черной в руках. — Я проклинала ее с самого начала. Ничего крупного, стирала ее память, заставляла верить мне. Я не могла ее подчинить, как тебя, но достаточно получила. Я заставила ее научить меня многому, чего она бы не сделала. Я училась, пока не поняла, что готова.

Она прошла в центр круга и быстро отрезала голову курице. Она упала на голову с влажным стуком, глаза еще моргали, клюв еще двигался. Я надеялся, что это нервы еще работают. Курица не могла быть еще жива.

Она сжимала безголовую курицу в руках, словно та еще была жива, кровь лилась из шеи.

Я сглотнул, посмотрел на голову курицы. Она смотрела на меня.

— Если ты за традиции и думаешь, что культура стала белой, зачем тебе темнокожие? Они же из твоих.

— Чтобы доказать, — зло сказала она, и я увидел, что ее маска снова соскальзывает. — Ты не слушаешь? Посмотри на моих братьев и сестер в этом городе. Мы сделали этот город, и теперь нас держат на окраине, чтобы мы убивали друг друга. Никому нет дела. Полиции плевать. Городу плевать. Стране плевать. Мы думали, что после Катрины они посмотрят на нас, на нашу бедность, на происходящее. Но это длилось недолго. Все снова стало плохим. Никому нет дела, что темные мрут как мухи. Они рады. Они будут бояться, если на белых нападут.