Пробыл я в ближайшем отделении милиции чуть более 20 минут. Оперативники провели со мной беседу на предмет адвокатской этики, дескать, нельзя адвокатам на бандитские стрелки ездить.

Колю и его братву оставили до утра для профилактики. Усталый и расстроенный, я вернулся домой.

Два дня прошли быстро. За это время я не раз ездил в следственный изолятор к Марине. Практически все другие дела я отложил и занимался только ею. Вскоре мне позвонили из адвокатской фирмы и сказали, что приглашают на судебное заседание по поводу изменения меры пресечения моей подзащитной. «Наконец-то!» – подумал я.

Спустя десять минут мне позвонил следователь Самохин.

– Ну что же вы, – обратился он ко мне по имени-отчеству, – я же к вам по-человечески, всей душой, так сказать, а вы меня подставляете!

– В чем же я вас подставляю?

– Вы же прекрасно знаете, что она виновна! Да, я понимаю, это ваша работа, адвокатов, защищать и выгораживать своих клиентов. Но зачем же вы так, сразу в суд, об изменении меры пресечения? Вы хотите, чтобы мы вам свои карты раскрыли?

– Я не хочу никаких карт и вообще добиваюсь только одного – освободить человека, который незаконно сидит в тюрьме, – сказал я и положил трубку.

Судебное заседание было назначено на двенадцать часов. Слушал его Кузьминский народный суд, по месту нахождения следственного изолятора. Я приехал за полчаса до начала, чтобы пообщаться с Мариной.

Но, как назло, Марину вовремя не привезли – то ли машина сломалась, то ли конвой обедал… Я ходил взад-вперед по коридору, волнуясь.

Неожиданно в коридоре появился Самохин с каким-то незнакомым парнем. Как потом выяснилось, это был помощник прокурора, взятый, так сказать, для поддержания духа. Они тащили какой-то небольшой телевизор. «Так, – подумал я, – значит, кино крутить будут, записи проигрывать! Ладно, ничего, пускай проиграют, а потом я их всех накрою!»

Тут я заметил группу из четырех человек. Это были мужчины, все одетые в темные костюмы и в темные рубашки. Только один из них был в белой рубашке. Крепкого телосложения, мощные фигуры, короткие стрижки… Какой-то неприятный осадок возник у меня на душе, когда они прошли мимо и неодобрительно посмотрели в мою сторону. Что это за люди, почему так на меня смотрят? Может быть, это и есть Служба безопасности? Не похоже… Уж больно походка вольная. У тех больше военной выправки, потому что все они бывшие чекисты или менты…

Наконец привезли Марину. Она была одета вместо спортивного костюма, в котором я видел ее два дня подряд, в темную юбку и в темную кофточку, волосы аккуратно причесаны. Увидев меня, она улыбнулась и слегка помахала мне рукой.

Судебное заседание началось с того, что прочли мою жалобу – таков порядок. Основным моим мотивом об освобождении было незаконное содержание, что Марина не является заказчицей и никаких доказательств по этому поводу нет. Кроме того, в жалобе я подчеркнул незаконный характер проведения записей.

Прокурор, который, вероятно, являлся штатным прокурором этого суда, с подачи следователя стал говорить, что моя подзащитная совершила тяжкое преступление, что срок наказания за это преступление полагается достаточно большой и что, наконец, она может скрыться от следствия.

После этого прокурор попросил, чтобы суд ознакомился с видеозаписями. Судья, казалось, не возражала. В принципе я тоже не протестовал. «Ничего, – думал я, – пускай покажут эти записи, я посмотрю. Для меня станут лишние козыри, буду хоть знать, что произошло и в чем ее обвиняют, а потом эти записи разобью…»

Вскоре пошла первая запись. Я увидел супруга Марины. Он оказался крупным мужчиной, здоровяком лет сорока, с лысиной. Они ругались в просторной квартире. Вот он разбивает вазу, дает ей пощечину, вот она пытается как-то защититься. Крики, ругань… Муж обвиняет Марину в связи с любовником, называет ее всякими нехорошими словами.

Следующая запись – телефонного разговора. Потом показывают видеозапись обыска однокомнатной квартиры Сергея Ломакина, любовника Марины. Видно, как чьи-то руки берут со стола тетрадку. На ней написано: «Конспект. Взрывное дело». Господи, все в цвет получается, все сходится!

Следующая кассета – запись разговора между Сергеем Ломакиным и Мариной. Сергей действительно угрожал, что он убьет ее мужа, что они с ней все равно будут вместе и уедут. Марина же ответила – делай все, что хочешь. И вот по этой фразе – «делай все, что хочешь», – суд теперь обвиняет ее в том, что она якобы дала согласие на убийство своего мужа. «Ничего себе, – подумал я, – может быть, она просто так это сказала, чтобы он отстал от нее, в том смысле, что ей все надоело. Ничего, это я разобью!»

Потом прокрутили еще одну запись телефонного разговора. Все складывалось далеко не в пользу Марины. Когда вся эта процедура закончилась и суд хотел уйти на совещание, чтобы вынести решение, я встал и громко сказал:

– У меня есть реплика.

– Да, слушаем вас! – сказала судья.

– Я прошу внести в протокол, что все эти записи, которые здесь были продемонстрированы, сделаны незаконно, так как не имеют санкции прокурора.

Судья кивнула секретарю, чтобы та отметила это. Затем они ушли на совещание. Марину увели в комнату.

Минут через двадцать судья вернулась вновь. Тут же ввели Марину. Я посмотрел на нее. Глаза у нее были испуганными. Она знаками показывала мне, что хочет со мной переговорить. Что же случилось за эти двадцать минут, почему она так волнуется?

Наконец судья стала зачитывать свое решение, суть которого заключалась в том, что в жалобе адвокату отказать, а мотивы: подозреваемая может скрыться от следствия, так как обвиняется в совершении тяжкого преступления. Что же касается жалобы адвоката в отношении видеозаписей и подслушанных разговоров, то суд не учитывает это как доказательства, а берет только во внимание.

«Ничего себе формулировочка! – подумал я. – Только принимает во внимание! Вроде бы это не доказательства, и в то же время, извините, выпустить ее мы не можем». Конечно, я прекрасно понимал, что прокурорский работник и судья – люди из одной упряжки. Конечно, они вместе обедают, общаются. И вряд ли можно было ожидать другого решения.

Мне стало не по себе. Я подошел к Марине, но конвоир сразу же сказал:

– Не положено!

– Как это не положено? – запротестовал я. – Я же адвокат!

Судья услышала наш разговор и сказала конвоиру:

– Да, ему можно, это ее адвокат.

Марина прошептала мне:

– Будьте осторожны! Там, в коридоре, враги Андрея! Он должен им крупную сумму денег! Я очень боюсь! Они могут меня убить!

Теперь я понял, почему те люди так посмотрели на меня.

– Не волнуйтесь, – сказал я, – завтра к вам приду, и мы придумаем новую защиту!

Вскоре Марину увели. Я подошел к столу, стал собирать свои бумаги. Тут я увидел, что в зал судебных заседаний зашел следователь Самохин. Лицо его было веселым, он выглядел победителем. «Ничего, – подумал я, – это еще не последняя наша встреча! Мы с тобой еще повоюем!»