— Это жизнь…

— Нет, Гриш, это не жизнь. Это какая-то непонятная борьба. Я… Я не понимаю, как себя вести дальше. Ты не считаешься ни с чьим мнением. Что будет потом? Что будет с нами? Ты избавишься от меня, когда я стану неугодна? Или будешь постоянно очерчивать границы?

— Не надо преувеличивать…

— Я хочу быть с тобой, понятно? Но мне непонятно, хочешь ли ты этого?

— Разве неочевидно? — недовольным тоном спросил Гриша.

— Нет. Для меня это неочевидно. Ты должен, в первую очередь, решить для себя самого, что важно: работа и война или семья. У меня ребенок, Гриш. Ты об этом всегда знал. Я не хочу рисковать Наной. Но и тебя бросать я тоже не хочу. Допустим, я останусь. Где гарантии, что следующая пуля не будет предназначена мне или тебе? Будешь прятать нас? Это ведь совсем не про отношения. Будешь подозревать следующего молодого человека Марики? Я задаюсь всеми этими вопросами, и мне страшно. Мне кажется, что между нами должна возникнуть определённость. Момент, когда мы просто занимались любовью и ни о чем не думали — прошел.

Гор опустил взгляд и спрятал руки в карманах джинсов. Я ожидала от него ответа. Хоть какого-нибудь, но всё-таки ответа. После своей длительной тирады у меня во рту было сухо, а сердце всё еще бесновалось в грудной клетке. Мой этот спич получился случайно. Я зацепилась за то, что Гриша вновь пытался оставить меня за условной чертой. Поэтому я и не смогла остановиться. Это была не истерика, а просто попытка всё прояснить и понять, кто мы друг другу и что нас ждет завтра.

Он молчал. Сверлил тяжелым взглядом пол кухни и молчал. Тишина неприятно звенела в ушах.

— Неужели тебе совсем нечего мне сказать? — прошептала я.

Гор ничего не ответил. Он просто развернулся и вышел из комнаты. Эмоции накрыли меня с новой силой и я, не выдержала, бросив на стол кухонное полотенце, тоже вышла. Только вот Гриша ушел в другую комнату, а я — из квартиры.

Я ощутила неприятное чувство дежавю, когда неожиданно встретилась с Мамоном. Он неторопливо приближался ко мне со стороны детской площадки. Я спешила домой и на ходу доставала из сумочки ключи, когда заметила знакомую мужскую фигуру.

Однажды мы с Мамоном здесь уже встречались. Это был зимний вечер, и он повёз меня к Гору. Тогда я впервые увидела Гришу, не подозревая, что в будущем между нами завяжутся романтические отношения.

Лишь от одной мысли о Грише в грудной клетке что-то больно сжалось. После того как я ушла, мы больше не виделись и даже не созванивались. Прошло уже ровно одиннадцать дней. Не знаю, почему я так усердно считала каждый день, прожитый в нашем обоюдном молчании. Несмотря на то, что я всё высказала, легче мне совсем не стало. Не получалось избавиться от липкого и навязчивого чувства, что я совершаю огромную ошибку. Я должна бороться за наши отношения, а не тихонько прятаться и надеяться, что как-то всё само собой разрешится.

Удивленно наблюдая за тем, как ко мне продолжал приближаться Мамон, я подумала о том, что его послал Гриша. Но тут же поспешила избавиться от этой догадки. Нет, если бы Гриша действительно захотел со мной поговорить, он непременно приехал сам.

— Привет, — я попыталась сохранить в своем голосе расслабленность, но удивление задрожало в каждом звуке.

— И тебе не болеть.

После больницы Мамон всё еще выглядел немного слабым. Но взгляд по-прежнему был цепким и не очень дружелюбным.

Между нами повисла неудобная пауза. Мы никогда не стремились стать приятелями и общих дел у нас тоже не было. Поэтому наше пересечение в одной точке казалось слишком противоестественным.

— Я это… Узнать у тебя кое-что хотел, — Мамон почесал кончик носа большим пальцем, затем быстро сунул руку в карман синих джинсов. — Я так понял, у тебя с Гришей сейчас какие-то непонятки возникли.

— Можно и так сказать, — уклончиво ответила я.

— Был у него, а тебя там не нашел. Гор пришибленный ходит. Ничего не сказал мне, но я догадался. Короче, вы же с Марикой вроде как подружками стали, я прав?

— Да, мы очень сблизились.

— Это правда? — пронзительный взгляд Мамона будто бы вонзился в меня.

— Ты о чем?

— Я о ребенке. У нее выкидыш случился, и она решила нахрен уехать отсюда, это правда?

Я опустила взгляд и попыталась как можно спокойней втянуть новую порцию воздуха. Вся эта ситуация с Марикой до сих пор сильно тревожила меня. Мы недавно созванивались. Я, конечно же, ничего ей не рассказала о ссоре с Гришей. Незачем было ее нагружать своими проблемами и давать повод мучиться из-за чувства вины. Марика в нашей размолвке с Гором не была виновата.

— Правда, — тихо ответила я и снова подняла взгляд на Мамона.

Что-то в его облике на несколько секунд изменилось. Исчезла привычная жесткость и плечи опустились так, словно на них обрушилась непомерная тяжесть.

— Понятно, — выдохнул он. — Что думаешь, у меня есть шанс как-то всё это разрулить?

Я совсем не понимала, почему такие серьезные и личные вопросы Мамон задавал именно мне? Неужели у него нет более подходящей компании, чтобы всё это обсудить? Я тут же вспомнила слова Марики по поводу Мамона. Она была к нему настроена категорично и возможно у нее на это имелись свои причины. В Мамоне действительно затаилась некая жесткость. Он отталкивал своим недружелюбным тяжелым взглядом. Но та тревога, что сейчас застыла в его глазах прямо заявляла о том, что у этого мужчины всё же есть сердце.

— Не знаю, — честно ответила я, не имея ни малейшего желания вводить человека в заблуждения. — Но, возможно, у Марики сложилось не совсем правильное мнение о тебе. Просто поговори с ней. Это лучше, чем изводить себя неизвестностью. И если есть хотя бы одна причина бороться за свое счастье, значит нужно это сделать.

Говоря о борьбе, я вдруг осознала, что даю весьма банальный, но не всегда очевидный совет, которым сама никогда и не пользовалась. Я не боролась за свои отношения. Например, сейчас. Что я делала последние одиннадцать дней? Работала, занималась Наной. И ни разу. Ни разу не взяла телефон, чтобы позвонить Гору. Уйдя из его квартиры, я не стремилась навсегда уйти из его жизни. У меня не было такой цели. Но всё теперь выглядело так, будто мы и вправду расстались.

Устав думать обо всех, кроме себя, я пропустила тот важный момент, когда стоило бы подумать о Грише. Я думала о Марике, о ее неродившемся ребенке, но совсем позабыла о Горе. И мне стало не стыдно. Нет. Мне стало больно. Больно оттого, что единственный мужчина, который действительно заботился обо мне как умел, не получил заботы в нужный для него момент. Не той заботы, когда в холодильнике есть свежий ужин, а вся одежда постирана, тщательно отглажена и развешена в шкафу. Та, другая забота, когда нужно выслушать, когда нужно попытаться понять, поддержать и пообещать, что вместе мы обязательно со всем справимся.