– Кто такой?

– Валентин Владимирович Сикорский, командовал крейсером…

– Неважно! Что еще?!

– Еще три самоубийства за эту ночь. Гвардейский подполковник, генерал, капитан второго ранга. При них записок не было.

– Спасибо, Александр Павлович. Я пошел.

Спустя десять минут я входил в кабинет императора. Тот выглядел уставшим, но уже намного более сдержанным и спокойным, чем вчера. Наш разговор, как я и думал, начался с мятежа.

– Какие у вас новости по вчерашним событиям, Сергей Александрович?!

– Вот папка, которую мне передал генерал-майор Мартынов, а это моя докладная записка. Ко всему этому приложена предсмертная записка одного из руководителей мятежа. Вы посмотрите сейчас?

– Предсмертная? Зачем вы ее мне принесли?

– Почитайте и вы все поймете, ваше императорское величество, – сказал я, а сам подумал: «Если, конечно, захотите все правильно понять».

Спустя двадцать минут папка была захлопнута, а лицо у государя стало задумчивым. Достал папиросу, прикурил. Какое-то время смотрел в пространство, пуская дым, и только потом заговорил:

– Не понимаю, Сергей Александрович! Сначала – генералы, теперь – боевые офицеры. Почему именно те люди, которые должны стоять на страже трона российского, идут против своего государя?!

Я знал, что император питал самые теплые чувства к своей армии. Умел разговаривать с солдатами и офицерами, уважал и ценил генералов, а тут – два заговора подряд, в основе которых стоят именно военные. Хотя в последнем случае он должен был понять мятежников, ведь война до победного конца еще недавно была и его лозунгом.

– И вот вам другая сторона. Именно офицеры спасли жизнь мне и моей семье. Офицеры подполковника Пашутина оказали мне неоценимую услугу – спасли жизни моей семье.

– Ваше императорское величество, у вас намного больше преданных вам людей, чем вы думаете, – поспешил я его успокоить.

– У меня нет в том сомнений, вот только… – он неожиданно замолчал, а потом продолжил, но уже о другом: – Я уже распорядился. Семьи восьми погибших офицеров получат полуторную пенсию и всяческие привилегии. Заслуга остальных офицеров и солдат, принимавших участие… в этом деле, также не будет мною забыта.

Какое-то время мы молчали, потом император раскурил новую папиросу, несколько раз затянулся и неожиданно сказал:

– Из всего этого мне, наверно, следует сделать вывод о том, что мой двоюродный брат, великий князь Кирилл Владимирович, мог быть заодно с мятежниками. Да?

– Прямых показаний против него нет, ваше императорское величество.

Царь задумчиво посмотрел на меня, потом положил потухшую папиросу в пепельницу и какое-то время смотрел на посмертную записку Сикорского, лежавшую сверху папки с бумагами. Снова поднял на меня глаза и сказал:

– Знаете, а я отлично помню все ваши предсказания. Почти дословно. Ведь именно он, по вашим словам, явится 1 марта 1917 года в Государственную Думу во главе Гвардейского экипажа, чтобы предложить свои услуги новому правительству. Видите, как все складывается, Сергей Александрович?

В его словах не было даже намека на угрозу, но она была слышна в его тоне. Похоже, пережитый страх за свою семью у императора перешел в иное качество, но пока трудно было сказать, как оно скажется на самом государе. Какое-то время мы молчали, затем царь тихо, словно проговаривая мысли вслух, произнес:

– За то время, когда мятежники пытались до нас добраться и мы не знали, останемся живы или умрем, я в своей душе пережил тот жуткий ужас… который, наверно, жил во мне в день расстрела нашей семьи, в июле восемнадцатого года. Причем страх не за себя, а за сына, дочерей, жену. Я их очень люблю. Очень… – эти последние слова он произнес с каким-то особым значением, после чего наступило новое молчание, прерванное императором: – Вы все правильно сделали, Сергей Александрович. Идите, отдыхайте.

Спустя четверо суток дело о мятеже можно было считать закрытым. За все это время, хорошо, если мне удалось поспать часов двадцать. Допросы, чтение показаний, обработка и анализ документов – на все это уходила львиная доля времени, но, несмотря на это, у меня нашлось время навестить в госпитале Пашутина. Тот, увидев меня, даже пошутил насчет моего вида, что, лежа в больнице, он выглядит лучше, чем я, здоровый. Вечером пятого дня мне неожиданно позвонили из канцелярии дворца и сказали, что завтра с завершающим отчетом к царю по Кронштадтскому мятежу (таким стало его официальное название) вызван генерал Мартынов. Облегченно вздохнув, я положил трубку. Мне уже порядком надоело играть роль главного следователя Российской империи.

Продолжая жить своей прежней жизнью, я постарался как можно быстрее выбросить все это из головы, тем более что государь в разговорах со мной больше не поднимал этот вопрос. Это было несколько странно для него, потому что именно по таким вопросам он обычно со мной советовался. Уже намного позже мне стало известно, что матросов, принимавших участие в мятеже, сослали на бессрочную каторгу, а офицеров повесили, но даже не это было самым странным, а то, что семьи офицеров-мятежников были лишены дворянства, всех привилегий и сосланы на отдаленные окраины России. По некоторым слухам, дошедшим до меня, мне также стало известно, что многие семьи, имеющие пусть самое дальнее родство с мятежниками, в срочном порядке покидают столицу. Великий князь Кирилл Владимирович, видно, взял с них пример, так как вскоре уехал в Англию.

Неожиданно меня, вместе с остальными солдатами и офицерами, в том числе и погибшими, представили к награде. Пашутин и двое его подчиненных, подпоручик Дворов и штабс-капитан Маркин, а также возглавлявший штурмовой отряд поручик Донской были повышены в званиях. После процедуры награждения у меня состоялся отдельный разговор с государем.

– Я и моя семья благодарны вам за все, что вы для нас сделали, Сергей Александрович. Вот только как мы ее можем выразить?

– Думаю, что у меня есть все, что мне нужно, ваше императорское величество.

– Вы так думаете? Но не уверены, ведь так?

– Так кто знает, что завтра будет? Может, рубль найдешь, а может, сам червонец потеряешь.

– И это говорите вы, провидец? – император весело усмехнулся. – Или правильно: оракул?

– Ко мне это уже не относится, ваше императорское величество. Но вы мне напомнили, что я хотел у вас попросить.

– Вы меня просто заинтриговали, Сергей Александрович. Говорите.

– Как вы смотрите на то, если полиция сменит свои уставные сабли на дубинки.

Император бросил на меня долгий взгляд, потом в две быстрые затяжки докурил папиросу, после чего аккуратно положил окурок в пепельницу.

– В немалой степени очень странная просьба. Вы не находите? Зачем вам это нужно?

– Не мне, а городовым. Им эти шашки нужны так же, как зайцу пятая нога.