Папа определенно высказывается престранно…

– Я знаю, что случилось с Феб.

– Что? То есть откуда? – Бен, отдуваясь, прислоняется к дереву. Я с самого старта и до вершины холма мчалась так, словно за мной гнались лордеры, и он едва поспевал. Обессиленная, я остановилась. Поговорить и проверить, в порядке ли уровень.

– Я видела ее.

– Где?

– В больнице. Ее зачистили.

Быстро рассказываю Бену о вчерашних событиях. Худшее пропускаю. Не потому, что не хочу рассказывать, а потому что не хочу думать, как это описать, – они как будто спрятаны за маленькой, накрепко закрытой дверцей у меня в голове. Кое-что хочет остаться в темном уголке и никогда не выходить оттуда, и меня это устраивает. Я представляла это мысленно накануне, прежде чем уснуть: заталкивала воспоминания за дверцу и запирала на ключ. Может, поэтому и ночь прошла без кошмаров?

– Террористы проникли в больницу? Ничего не понимаю. – Вид у Бена такой, словно он хочет рвануть дальше по тропинке. Я хватаю его за руку, и он сжимает мое запястье.

– И не забывай про Феб, – говорю я.

– А ты уверена, что это была она?

– Да. – Ни малейших сомнений у меня нет, несмотря даже на ту счастливую улыбку, которую я никогда не видела на ее лице.

– Значит, ее зачистили. Но ведь забрали Феб всего лишь неделю назад или даже меньше. Ее бы не успели осудить за такое время.

– Верно.

Мы идем по тропинке. Спешить некуда, у нас огромное преимущество перед остальными – дождя, который задержал бы на подъеме, не случилось, глинистый склон за неделю высох. Бен останавливается у камня, на котором мы сидели прошлый раз, садится и тянет меня к себе на колено. Обнимает крепко-крепко и, зарывшись в волосы лицом, говорит:

– Так рад, что ты цела и невредима. Даже не знаю, что бы я делал, если бы ты тоже исчезла.

Тоже исчезла… как Тори. Хотя погибнуть от рук террористов не совсем то же самое, как если бы тебя увели лордеры. С тем, кого разметало кровавыми брызгами, все ясно. Разве что об этом никто не узнает.

Вот так мы и сидим. Октябрьское утро дышит морозцем, но солнце уже согревает спину, а с другой стороны греет Бен. Я уткнулась лицом в его грудь и вдыхаю запах его пота и чего-то еще, что и есть Бен. Его дыхание теряется в моих волосах, его сердце стучит вместе с моим, и мне хочется навсегда остаться в этом мгновении.

Наконец он немного отстраняется. Лицо серьезное.

– Послушай. Феб было пятнадцать – я уточнял у одной ее подруги. Поэтому ее зачистили. Но Тори уже исполнилось семнадцать. А Джанелли? Он же старик. Что сделали с ними?

– Не знаю.

– Нам нужно что-то предпринять, – говорит Бен, и в животе у меня расползаются щупальца страха.

– Что, например?

– Не знаю.

– Рассказать по крайней мере о Феб, ведь мы знаем, что с ней случилось. То, что они сделали с ней, незаконно. Люди могут догадываться о чем-то, но наверняка им ничего не известно, ведь так?

Качаю головой.

– Говорить ничего нельзя! Иначе ты запросто окажешься следующим.

– Но если люди не узнают, что происходит, то ничего и не изменится.

– Нет, – твердо говорю я.

– Но…

– Нет! – Я вскакиваю и быстро иду по тропинке.

Бен тоже встает.

– Кайла, я…

– Нет. Пообещай, что не станешь ничего предпринимать.

Долго спорим, и в конце концов он обещает только, что не сделает ничего, не обговорив это предварительно со мной. Потом мы снова бежим. Топчем и топчем тропинку, пока я не переношусь туда, где есть только бег и где думать можно как обо всем, так и ни о чем. Вдалеке появляется финиш – наш автобус и фигурка Фергюсона. Я беру Бена за руку.

– Послушай, пойдем со мной завтра после уроков. Сам увидишь те веб-сайты, о которых я говорила.

Он ухмыляется.

Джазз серьезно недоволен.

– Я же сказал «не говори никому», что здесь непонятно? – сердится он.

– Бену можно, он свой.

Джазз пожимает плечами.

– Может, и свой, но дело-то не в этом.

– Извини.

– Не знаю даже, стоит ли везти тебя к Маку.

Не могу сказать, что мне самой так уж хочется туда ехать. Если подумать, я вполне могу обойтись без того, что так интересно обсудить Маку. К тому же мое каменное лицо, несмотря на все старания, получается недостаточно надежным и может не выдержать даже легкого допроса. И, кстати, есть ли оно у Бена?

Эми появляется с одной стороны, Бен – с другой. Сама я примчалась поскорее, чтобы успеть обсудить все с Джаззом, а Бена попросила не торопиться.

– Ладно, решай сам, – говорю я.

– Хорошо, – вздыхает Джазз. – Пусть едет. В конце концов, Мак может и не разговаривать с тобой, если не захочет.

Я машу Бену – мол, разрешение получено, – и он подходит к машине одновременно с Эми. Он удивленно вскидывает бровь.

– Да это Бен.

Он улыбается ей, она улыбается ему, а я думаю, не в этом ли настоящая причина того, что Джазз не хотел брать в нашу компанию Бена. Сейчас парни стоят рядом, и я вижу, что хотя Джазз смотрится подходяще для роли старшего брата, Бен выше и вчистую выигрывает по всем остальным пунктам. Джазз обнимает Эми и целует ее в щеку.

– Все по местам! – Он открывает заднюю дверцу и заталкивает на заднее сиденье Бена. Я забираюсь следом и накидываю ремень безопасности.

– Держись крепче! Ремень здесь только один.

Мак встречает Бена удивленным взглядом, но заметив на его руке «Лево», успокаивается.

Джазз знакомит их, потом смотрит на меня и пожимает плечами – универсальный мужской язык?

– Прогуляемся, Эми? – Джазз протягивает руку, смотрит на Бена, потом на Мака. На лице невысказанный вопрос: нам взять его с собой?

Мак качает головой.

– Летите, голубки, летите. Наслаждайтесь солнышком. Хороших деньков до весны немного осталось.

Парочка уходит по тропинке.

– Проходите. Выпьете чего? – предлагает Мак.

Я качаю головой. Бен следует моему примеру.

– Итак, чему обязан таким удовольствием?

– Ты вроде бы хотел, чтобы я приехала. Или нет? – растерянно говорю я.

Он поднимает бровь, и я, поняв, что это относится к Бену, краснею от смущения.

– Бен – свой парень. Ты ведь никому не скажешь?

– Конечно, нет. Нам обоим тревожно за пропавших, и…

Мак поднимает руку.