— О… просто так.

— Шнобби?

— Да, сержант?

— А зачем у тебя с собой эта книжища?

— Ха, это мне в голову пришла хорошая идея, сержант. Помнишь, ты рассказывал про молитвенник твоего прапрадедушки? Вот я и решил: чем я хуже? Взял в библиотеке вот это, на случай стычки. Это «Книга Ома». Толщиной в пять дюймов.

— Великовата для нагрудного кармана, Шнобби. Честно говоря, она и для телеги немножко великовата.

— А я буду носить ее на ремешках, как ранец, только спереди. Даже если в меня выстрелят из арбалета, стрела дойдет только до «Апокрифа».

Послышался знакомый скрип. Оба задрали головы.

Клатчская голова слегка раскачивалась под дуновениями ветерка.

— А не промочить ли нам горло? — предложил сержант Колон. — Большой Анджи варит такое пиво — про все забываешь.

— Ты лучше не забывай, сержант, в каком сейчас настроении господин Ваймс.

Колон вздохнул.

— И то верно.

Шнобби вновь посмотрел на голову. Она была деревянной. В течение столетий ее много раз перекрашивали. Для человека, которому никогда больше не придется покупать рубашку, клатчец улыбался необычно счастливой улыбкой.

— Клатчская голова… Мой прадедушка рассказывал, что его прадедушка помнил те времена, когда тут висела самая настоящая голова, — сообщил Колон. — Хотя размером, ясное дело, она к тому времени стала не больше кокосового ореха.

— Как-то это все-таки… мерзко: подвешивать человеческую голову вместо вывески, — откликнулся Шнобби.

— НИЧЕГО ПОДОБНОГО, Шнобби. Это военная добыча — понятно? Кто-то вернулся с войны с сувениром, насадил его на палку и открыл трактир. Под названием «Клатчская Голова». Чтоб неповадно было.

— Кстати о неповадно. Люди — странные существа. Я понимаю — клатчцы, а со мной чуть такое же не сделали за то, что я упер пару жалких башмаков.

— Времена изменились, Шнобби. Людские сердца очерствели.

— А ты когда-нибудь ВСТРЕЧАЛ клатчца, сержант? — спросил Шнобби, когда они свернули на тихую улочку. — То есть настоящего, дикого.

— Нет, но… знаешь что? Им позволено иметь трех жен! А это ведь преступление.

— Еще бы не преступление, когда вот он я, а у меня ни одной! — поддержал Шнобби.

— И жратва у них странная. Карри и прочая дрянь.

Шнобби поразмышлял над услышанным.

— Такая же, как… как у нас, когда мы дежурим по ночам.

— Н-н-ну, это да-а-а… но они ее готовят неправильно…

— Ты про тот ушной воск с горохом и смуродиной, что готовила твоя мать?

— Во-во! Можно час проковыряться в клатчском карри и не найти ни КУСОЧКА брюквы.

— А я еще слышал, они едят овечьи глаза, — сообщил Шнобби, гастрагном международного класса.

— Тоже правда.

— Интересно, чем им не нравится жаркое из требухи или, скажем, зобной железы? Нормальная еда, правда ведь?

— Во-во.

Колон испытывал смутное ощущение, что над ним подсмеиваются.

— Послушай, Шнобби, какая разница, что эти клатчцы едят, пьют и так далее? Начать с того, что все они — неправильного цвета.

— А ведь и точно! Здорово ты сообразил! — воскликнул Шнобби столь жизнерадостно, что сержант Колон почти поверил в его искренность.

— Ну, это ведь очевидно, — осторожно согласился он.

— Гм-м… а какой цвет ПРАВИЛЬНЫЙ! — спросил Шнобби.

— Белый, само собой!

— Значит, не кирпично-красный! Потому что ТЫ…

— Ты что, специально меня заводишь?

— Конечно нет, сержант… А… я какого цвета?

Этот вопрос заставил сержанта Колона задуматься. На капрале Шноббсе можно было найти любой из цветов, имеющихся на Плоском мире, а также несколько оттенков, известных лишь специалистам-медикам.

— Быть белым… быть белым, это, видишь ли… состояние ДУШИ, — заключил он. — Все равно как… честно отрабатывать жалованье, регулярно мыться — ну, и прочее из той же серии.

— Не слоняться, значит, без дела и не плевать в потолок.

— Ага.

— И… не работать день и ночь, как Горифф.

— Шнобби…

— И его детей никогда не увидишь в грязных руба…

— Шнобби, ты, я вижу, нарываешься на неприятности. Ты ведь ЗНАЕШЬ, что мы лучше клатчцев. И я не понимаю, к чему ты ведешь. Сейчас, когда назревает война с ними, ты за свою предательскую болтовню можешь угодить в тюрьму.

— А ты будешь с ними драться, Фред?

Фред Колон почесал подбородок.

— Думаю, мне, как бывалому милитаристу, наверное, придется…

— А как ты будешь воевать? Запишешься в полк и отправишься на передовую?

— Ну… лучше всего я владею мастерством обучения, так что, скорее всего, останусь здесь обучать рекрутов.

— В тылу, стало быть, окопаешься?

— Каждый из нас выполняет свой долг, Шнобби. Будь мне дозволено решать, я бы полетел туда, как стрела, и клатчский джонни досыта наелся бы моей холодной стали.

— И их острые мечи тебя бы не остановили?

— Я лишь смеялся бы над ними, Шнобби.

— А что, если клатчцы нападут на нас? Тогда ты окажешься на передовой, а передовая превратится в тыл.

— Я постараюсь оказаться где-нибудь посередине.

— Посередине передовой или…

— Господа?

Оглянувшись, они обнаружили, что за ними следует человек среднего роста и самой обычной внешности — если бы не его голова, которая производила неизгладимое впечатление. Не то чтобы он был лыс, как коленка. Напротив, волос было хоть отбавляй, длинных и кудрявых, почти до плеч, а в роскошной бороде ничего не стоило спрятать цыпленка. Но макушка, словно пробив себе путь через роскошную шевелюру, возвышалась над волосяным морем победоносно поблескивающим куполом.

Необычный человек дружелюбно улыбнулся.

— Не одарила ли меня судьба счастливой возможностью беседовать с легендарным сержантом Колоном и… — Незнакомец посмотрел на Шнобби. Удивление, ужас, а затем глубокое сочувствие гонимыми бурей облаками пронеслись по его доселе безмятежному лицу. — …И КАПРАЛОМ Шноббсом?

— Это в самом деле мы, добрый гражданин, — подтвердил Колон.

— Чудесно! Мне специально наказали найти вас. Весьма, знаете ли, удивительно. Док так и простоял запертым, никто в него не забрался, никто ничего не украл, хотя, надо признать, замки я установил отменные. Так что оставалось только заменить кое-где кожаные соединения да промаслить их… впрочем, прошу прощения, я забегаю вперед. А теперь… я должен передать вам одно сообщение… о чем же там шла речь? Вроде о ваших руках…