— Свадьба, банкет, да все что хотите!

— Вопрос о вашем гонораре мы, разумеется, обсудим. Можете не сомневаться, сумма вас не обидит. Но прежде чем мы перейдем к переговорам и обсуждению деталей, я хотел бы заручиться вашим обещанием. Могу ли я рассчитывать, что все это останется между нами?

— Между нами? Ну разумеется! До тех пор, пока вы не переправите проект контракта моему агенту, клянусь: я буду молчать как рыба.

— Лиззи, мне не хотелось бы впутывать в это дело никаких агентов. Контракта, в общем-то, тоже не будет. Еще не хватало, чтобы об этом деле пронюхала желтая пресса.

— А что такого?

— Ну хорошо, а как вы себе это представляете? — спросил он меня. — «Эрик Нордофф нанимает официантку сопровождать его на свадьбу двоюродной сестры»?

— Что-о?

Хор, завывавший «Аллилуйя», сбился, попрыгал на месте, как иголка на поцарапанной пластинке, и замолчал. Мои дети убежали из дому. Джозеф Файнс ушел от меня к актрисе, которая прекрасно разбиралась в прозе Толстого. Премии Британской киноакадемии, как и предполагалось, вручили без меня. А Колин всласть посмеялся над моим велосипедом, на котором я приехала к нему гости в Солихалл.

Обломись, Лиззи Джордан. Никакой роли тебе не предлагают.

— Значит, вы хотите, чтобы я поехала с вами на свадьбу к вашей сестре и сыграла там роль вашей девушки? — уточнила я. — Иными словами, для этого вы меня и пригласили? Я-то, по правде говоря, подумала, что вы собираетесь предложить мне роль в «Нортенгерском аббатстве».

— В «Нортенгерском аббатстве»? — переспросил Эрик таким тоном, словно я действительно сказала что-то очень смешное. — «Нортенгерское аббатство»? О господи! Прошу прощения, Лиззи, надеюсь вы не всерьез на это рассчитывали, а? Что, всерьез? Ну и ну… Лиззи, дорогая, но как вам такое в голову пришло? На эту роль мне нужна была звезда, и я уже утвердил Гвинет Палтроу. Снимать вас в фильме у меня и в мыслях не было. А пригласил я вас для того, чтобы вы помогли мне выиграть пари.

— Пари?

— Да, — сказал Эрик, — помните того рыжего, который был со мной в вашем клубе в пятницу вечером?

Я нехотя кивнула.

— Его зовут Эд Строссер. Он — один из лучших агентов в Голливуде.

Мне даже плохо стало при мысли о том, что я чуть не кастрировала человека, в чьих руках находятся судьбы стольких звезд.

— Он, конечно, не подарок и вести себя не умеет, но дело свое знает. А еще у него недавно появилась очередная шикарная машина — предмет моей зависти. Лиззи, как вы относитесь к «роликам»?

Я инстинктивно посмотрела под ноги, вспоминая, когда последний раз вставала на роликовые коньки.

Впрочем, Эрик быстро дал мне понять, что имеет в виду совсем другое.

— «Роллс-ройс», — с почтительным придыханием произнес он. — У меня слабость к этой марке. Всегда хотел иметь такую машину. А Эд Строссер только что получил заказанный редкий экземпляр «сильвер шедоу». Шестьдесят третьего года. Специальная сборка для какого-то шейха.

— Ну а я-то здесь при чем? — спросила я.

— Вы поможете мне выиграть ее.

Я и не знала, смеяться мне или плакать, когда наконец выяснилось, что нужно от меня Эрику Нордоффу. Оказывается, он выбрал меня на роль соучастницы в пари с Эдом Строссером по той простой причине, что я — никто и меня никто не знает.

Я откусила большой кусок кекса. Что толку бояться теперь, заплюю я крошками стол или нет. Наверное, в тот момент мне следовало встать и с достоинством заявить: «Мистер Нордофф, я, между прочим, актриса, а не… эскорт-гёрл. Как вы смеете заставлять меня тратить драгоценное время на то, чтобы выслушивать всякие дурацкие предложения!» Как же глубоко он меня задел! Так унизить меня, так испортить настроение не удавалось даже моему родному брату, целью жизни которого было достать меня побольнее.

И все-таки я осталась и даже выслушала его до конца.

На самом деле я прекрасно понимала, что в ближайшее время мне вряд ли выпадет случай позавтракать и запросто побеседовать с кем-либо из голливудской тусовки. Бездарная Юнис предпочтет отослать мои письма обратно с пометкой «адресат выбыл», чем ответить на мой звонок и чем-либо помочь хотя бы на словах. Кроме того, у меня в голове продолжал звучать голос Брэнди, объяснявшей мне стратегию и тактику борьбы за место под солнцем в Лос-Анджелесе.

После той вечеринки, на которой, как нам с ней показалось, мы попали в объектив скрытой камеры, я спросила подругу, почему она не устроила скандал владельцу дома, почему она милейшим образом продолжала беседовать с ним и на прощание пожелала спокойной ночи вместо того, чтобы, повинуясь голосу праведного гнева, оторвать ему голову.

— Заруби себе на носу, — сказала мне Брэнди, — нельзя принимать всю эту гадость близко к сердцу. Ничего личного. Если на пробах режиссер предлагает тебе снять лифчик, можешь не раскатывать губу: скорее всего он уже поставил на тебе крест как на актрисе и роли ты не получишь. Таковы правила игры в этом городе. Хочешь здесь чего-то добиться, изволь их выполнять. Жрешь все это дерьмо и ждешь того момента, когда сможешь сам кормить им других.

В общем, я выслушала план Эрика от начала до конца. Я знала, что могу в итоге сказать «нет», но кексы были такими вкусными, что я воспользовалась возможностью доесть их все, пока он говорил.

— Видите ли, дело заключается в том, — начал он, выждав достаточное время, чтобы я пришла в себя после пережитого потрясения (я имею в виду тот облом, который испытала, узнав, что он коварно отдал Гвинет Палтроу ту роль, которую я уже считала своей), — что любой нормальный человек, познакомившись со мной, уже через две минуты делает недвусмысленный вывод о моей сексуальной ориентации. Я ношу серьгу в ухе, у меня высокий голос, а на заднице даже вытатуирован розовый треугольничек. Руперт Эверетт по сравнению со мной просто мачо. Да, я — гей. И это не является секретом ни для кого. Ни для кого, кроме моей мамы.

Вот, оказывается, в чем было дело. Эрик Нордофф скрывал от матери, что он «голубой».

— Я вырос в пуританской семье, которая приехала в эту страну, сбежав из погрязшей в пороке Европы, и уж здесь-то мои родственнички смогли развернуться по полной программе. Мама, было дело, даже писала президенту, требуя, чтобы сериал «Династия» был запрещен к показу по той простой причине, что Рок Хадсон, как выяснилось, тоже сами знаете кто. Так что и речи быть не может о том, чтобы она вместе со своими сестрицами, будь они неладны, примирилась с тем, что ее сын и, соответственно, их племянник «голубой».

— Очень вам сочувствую.

Пожав плечами, Эрик сказал:

— Меня это не особо беспокоило до тех пор, пока в один прекрасный день журналисты не постарались.

Он протянул мне открытый на центральном развороте журнал. На одном из снимков фоторепортажа с какой-то светской вечеринки был запечатлен мой собеседник под ручку с очаровательным молодым человеком, судя по всему тем самым Жаном, очень личным секретарем мистера Эрика Нордоффа.