— Послушайте, опять вы за свое, вы же обещали. За кого вы вообще меня принимаете? Говорили об одном, а вы вдруг меняете тему.

Нет, с ней, похоже, будет непросто. Таких он еще не встречал.

— А что делать? Я же не понимаю латынь.

— Серьезно?

— Абсолютно. Всякие там ваши «модусы анди» для меня темный лес.

Секунду Маргарет еще дулась, явно не понимая, как это можно не знать основ языкознания. Затем ее лицо просветлело.

— Пользуйтесь, пока я добрая, и запоминайте: «модус операнди» — манера поведения, обычный стиль жизни.

— Жаль, что не вы преподавали у нас в школе, тогда я бы не вырос таким невеждой.

Он совсем не ожидал, что его слова подействуют, но Маргарет внезапно смутилась, покраснела, даже заморгала.

— Ой, простите мою бестактность. Я не хотела вас обидеть, простите, ради бога.

Такой поворот дела удивил его. Странно, обычно аристократы кичатся своим образованием, как будто это их заслуга, что они сумели его получить. Хорошо, что Маргарет не такая. Он добродушно улыбнулся.

— Ерунда.

— Знаете, я очень хорошо вас понимаю, потому что сама не смогла получить должного образования.

— Как это? Что же, у вашего папочки денег не хватило?

— Да нет. Дело в том, что мы с сестрой вообще не ходили в школу.

Гарри был поражен. Даже для лондонских семей со средним достатком считалось зазорным не посылать детей в школу. Это считалось чем-то вроде профилактических бесед в полицейском участке или повестки в суд для дачи показаний. Конечно, в рабочих кварталах жилось нелегко, детям приходилось, порой пропускать школу, если у них вдруг лопались ботинки и приходилось нести их сапожнику. Просто не было другой пары обуви. Но, как только обувь бывала готова, они сразу спешили на занятия. Если что, матери задали бы им такую трепку! Так у рабочих, а здесь все-таки высшее общество.

— Но послушайте, нельзя не ходить в школу — по закону!

— Значит, можно. Мы с сестрой получили домашнее образование. Нас учили гувернантки. Вот почему я не могу поступать сейчас в университет — нет документа об окончании среднего учебного заведения. А мне бы так хотелось учиться в университете, — добавила она грустно.

— Невероятно. Я думал, богатые люди могут позволить себе все, что хотят.

— Только не с моим отцом.

— А как же брат? — Он кивнул в сторону Перси.

— О, с ним все в порядке, он, разумеется, в Итоне, — произнесла она с горечью. — У мальчиков другая судьба.

Гарри на минуту задумался.

— Означает ли это, — сказал он робко, — что вы не согласны с отцом во многих вопросах — в политике, например?

— Совершенно не согласна, — ответила она с каким-то исступлением. — Я по убеждениям социалистка.

«Так, — решил про себя Гарри, — наверное, это и есть ключ».

— Как интересно. А я когда-то состоял в коммунистической партии. — Здесь он не грешил ни на йоту. Гарри получил партийный билет, когда ему исполнилось шестнадцать, и ровно через три недели сдал его обратно. Он ждал ее реакции на это сообщение, перед тем как рассказать подробнее о том, как был «красным».

Она моментально оживилась.

— Да? И почему же вы покинули ее ряды?

По правде сказать, ему до чертиков надоели тогда бесконечные политические митинги, но признаться в этом было бы ошибкой.

— Видите ли, трудно объяснить словами. — Гарри попытался уклониться от ответа, однако сразу понял, что темнить и вилять не удастся, ей это не понравится.

— Странно. Каждый человек, сдавая партийный билет, определенно знает, почему он это делает.

— Хорошо, скажу. Не знаю, поймете ли, но мне показалось тогда, что мое членство слишком напоминает посещение воскресной школы.

Она засмеялась.

— Отлично вас понимаю.

— В любом случае, клянусь, я сделал больше, чем коммунисты, в деле экспроприации экспроприаторов и возвращении награбленных ценностей народу.

— Каким образом?

— С моей помощью в Вест-энде денег убавлялось, а в Ист-энде, наоборот, прибавлялось.

— Хотите сказать, что грабили только богатых?

— Не вижу смысла грабить бедных, у них же нет денег.

Она опять засмеялась.

— Так значит, вы по-прежнему считаете себя защитником обездоленных и угнетенных, вроде Робина Гуда?

Он думал, как ответить. Поверит Маргарет, если он скажет, что грабил богатых, чтобы лучше жили бедные? Она, несомненно, умна, хоть и по-детски наивна. Впрочем, не настолько наивна, чтобы верить всему.

— Ладно, будем откровенны. Я далеко не филантроп, но иногда действительно помогаю людям.

— Странно. — В ее глазах светились интерес и внимание, она была просто восхитительна. — Я знала, что рядом есть люди, такие, как вы. Но и не думала, что буду сидеть и разговаривать с одним из них.

«Только не надо преувеличивать, девушка», — подумал Гарри. С ним уже случалось несколько раз так, что слишком чувствительные девицы входили в раж и думали о нем черт знает что, иногда уподобляя святому, и тем больней было их разочарование потом, когда обнаруживалось, что до идеала ему так же далеко, как до луны.

— Нет-нет, не заблуждайтесь, я совершенно обычный человек, только вот поднялся к вам снизу, из мира, где вы еще никогда не были.

Однако по ее виду он понял, что Маргарет осталась при своем мнении.

Все, хватит, пока достаточно, для одного раза даже много, надо поговорить о чем-то другом.

— Давайте лучше поговорим о более приятных вещах.

— Хорошо. Почему вы летите в Америку?

— Чтобы навсегда избавиться от Ребекки Моэм-Флинт.

Она захихикала.

— Нет, серьезно.

Надо же, какая цепкая, словно терьер, который поймал лису за хвост и не отпускает. Не так-то легко будет с ней справиться.

— Если честно, пришлось, чтобы не посадили в тюрьму.

— И что вы станете там делать?

— Подумываю вступить в канадские ВВС. Хотелось бы получить профессию военного летчика.

— Как интересно!

— А вы? Что вас тянет в Америку?

— Ничего, мы просто бежим, — сказала она с отвращением.

— Что это значит?

— Ну вы же знаете, что мой отец фашист.

— Да, читал о нем в газетах.

— Так вот, он боготворит нацистов и не собирается воевать с ними. А потом, отец не может остаться, иначе его посадят.

— Выходит, вы собираетесь жить в США?